Александр Дюма - Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть шестая

«Насколько мне будет удобнее, – подумал он, – быть братом этой женщины, чем возлюбленным».

Единственное, чего он опасался в этот момент, было посещение королевы Марии-Терезии, так как его сердце и ум, только что потрясенные сильным испытанием, могли не выдержать нового удара. К счастью, королева не пришла.

Анна Австрийская завела дипломатический разговор о приеме, оказанном господином Фуке французской королевской фамилии. Она перемешивала враждебные выпады с комплиментами королю, вопросами о его здоровье, материнской лестью и тонкими хитростями.

– Ну, мой сын, – сказала она, – вы изменили свое мнение о господине Фуке?

– Сент-Эньян, – сказал Филипп, – будьте добры узнать, как себя чувствует королева.

При этих словах, первых, которые произнес Филипп, тончайшая разница между его голосом и голосом Людовика XIV поразила материнский слух; Анна Австрийская пристально посмотрела на своего сына.

Де Сент-Эньян вышел. Филипп продолжал:

– Ваше величество, мне не нравится, когда мне говорят дурно о господине Фуке, вы это знаете и вы сами хорошо говорили мне о нем.

– Это верно; поэтому я только спросила о том, как вы теперь относитесь к нему.

– Ваше величество, – сказала Генриетта, – я всегда любила господина Фуке, он хороший человек и к тому же человек со вкусом.

– Суперинтендант, который никогда не торгуется, – добавил принц, – и всегда платит золотом по всем моим счетам.

– Здесь каждый слишком думает о себе, – сказала вдовствующая королева, – никто не считается с интересами государства. Господин Фуке, это неоспоримо, разоряет государство!

– Разве вы тоже, матушка, – сказал немного тише Филипп, – стали защитницей господина Кольбера?

– Как? – спросила удивленная королева.

– Я, право, нахожу, что вы говорите, как ваша старая приятельница, госпожа де Шеврез.

При этом имени Анна Австрийская побледнела и поджала губы.

– Почему вы говорите мне о госпоже де Шеврез и что вы сегодня имеете против меня?

Филипп продолжал:

– Разве госпожа де Шеврез не затевает всегда коалиций против кого-нибудь? Разве госпожа де Шеврез не посетила вас недавно, матушка?

– Вы так говорите со мной, сударь, что мне кажется, будто я слышу вашего отца-короля.

– Мой отец не любил герцогиню де Шеврез и был прав. Я ее тоже не люблю, и если она еще решится, как прежде, явиться сеять рознь и ненависть под предлогом выпрашивания денег, тогда…

– Тогда? – гордо переспросила Анна Австрийская, как бы сама вызывая грозу.

– Тогда, – решительно отвечал молодой человек, – я изгоню из королевства госпожу де Шеврез и вместе с ней всех виновников тайн и секретов.

Он не рассчитал силу этих страшных слов, а может быть, ему хотелось проверить действие их.

Анна Австрийская едва не потеряла сознания; ее открытые, но тусклые глаза на мгновение перестали видеть; она протянула руки к своему младшему сыну, который тотчас обнял ее, не боясь рассердить короля.

– Ваше величество, – прошептала она, – как вы жестоки со своей матерью.

– Почему, ваше величество? – отвечал он. – Я говорю только о госпоже де Шеврез, а разве моя мать предпочтет госпожу де Шеврез спокойствию моего государства и моей безопасности? Я утверждаю, что герцогиня де Шеврез явилась во Францию, чтобы занять денег, и обратилась к господину Фуке, предлагая продать ему некую тайну.

– Тайну? – воскликнула Анна Австрийская.

– Касающуюся хищений, якобы совершенных господином суперинтендантом. Но это ложь, – добавил Филипп. – Господин Фуке с возмущением прогнал ее, предпочитая уважение короля всякому сообщничеству с интриганами. Тогда госпожа де Шеврез продала свою тайну господину Кольберу, но так как она ненасытна и ей мало тех ста тысяч экю, которые она выманила у этого приказчика, то надумала искать выше более глубокие источники… Верно ли это, ваше величество?

– Я вижу, вы все знаете, – сказала, скорее, взволнованно, чем сердито, королева.

– Поэтому, – продолжал Филипп, – я имею право не любить эту фурию, которая является к моему двору, чтобы обесчестить одних и разорить других. Если Бог потерпел, чтобы совершились некоторые преступления, и скрыл их в тени своего милосердия, я не допущу, чтобы госпожа де Шеврез имела власть нарушить божественные предначертания.

Эта последняя часть речи Филиппа так взволновала королеву-мать, что сыну стало жаль ее. Он взял ее руку и нежно поцеловал; она не почувствовала, что в этом поцелуе сквозь сердечный бунт и обиду было прощение восьми лет ужасных страданий.