Лев Жданов - Царь Иоанн Грозный

В то же время добрался к хану израненный один смельчак, передал, что пал главный мулла, что все до единого перебиты люди, окружавшие Кулла-Шерифа…

– Покинул нас Алла! – только и сказал Эдигер.

По трупам, по головам живых татар, словно по мосту, успел взобраться хан и воины его на стену, где самого Эддина в башне полуразрушенной укрыли татары от стрел и от ударов врага.

И видят воеводы: из окна этой башни белое что-то развевается, словно пощады просит враг, сдаваться желает! Воротынский велел трубить отбой, гонцов послал с приказом:

– Остановите ратников! Сдается хан! Сдаются мюриды!

Сечу едва и остановить удалось! Выступил от русских один перебежчик-мурза и спрашивает:

– Сдаетесь? Хана отдаете в руки воеводам?

– Хана отдаем! – отвечает один из князей татарских. – Но сами – не сдаемся! Мы только Эддин-Гирея сберечь хотим. Мусульмане в Казань его на царство звали, а не для того, чтобы ему молодым смерть принять. Зачем губить семя царское? Берите хана. С ним – имилдеши два, два брата его молочных, и князь Зейнал-Аишь, родич ханский. Пока юрт стоял, пока не владели вы священным местом, мечетями, дворцом царским и троном повелителей казанских, потоле и надежда жила у нас, готовы мы были умереть с ханом! Теперь – берите его. А нас в чистое поле выпускайте. Там в последнем бою переведаемся!

– Пусть так будет! – согласился Воротынский.

И вот между раздавшимися рядами своих и чужих воинов, бледный, шатаясь от перенесенных волнений, от горя и стыда, до крови закусив губы острыми белыми зубами, идет Эддин-Гирей, садится на коня… За ним – два сверстника его, двое юношей, молочных братьев, любимцев и наперсников хана, и старик, князь Зейнал-Аишь… Им подают коней, их окружают русские всадники и скачут, несутся все на другой конец города, где у Арских ворот царь Иван с хоругвией великой стоит. Затем ратники московские, выполняя слово, отступают, дают дорогу небольшому отряду татар, чтобы могли те в поле выбраться…

Но татары не верят благородству врага. Не идут по этой дороге, а прямо скачут вниз, со стены, к реке.

Тут как раз брод знакомый через Казанку… По ту сторону – лес… Может быть, хоть этим семи-восьми тысячам человек удастся уцелеть?

Нет, напрасно! Русские не дремлют!

Отряды, что на Галицкой дороге стоят, увидали бегущих, ударили в погоню – и общая участь постигла и этих храбрецов.

А на другом конце города, у хоругви священной московской другое происходит.

Против обыкновения, быстро прошел припадок болезни у царя. Раскрыл он мутные глаза и видит: сидит на седле… Адашев с одной стороны, Морозов – с другой его поддерживают. Но не так уж крепко, как во время содроганий, а осторожно, с почтением.

– Что со мной, Алеша? Что случилось? Разбиты мы? – вдруг тревожно спросил царь, вспомнив последнее, что он видел перед беспамятством…

– Победа, государь! Вот сейчас прискакал от Воротынского посланный… Хана к тебе полоненного ведут… Курбский Андрей последнюю шайку татар добивает. А с тобою, от устали, от ночи бессонной – слабость приключилась просто, государь, великий князь всея Руси и царь казанский! – громко, первый, впервые в жизни назвал юного царя новым титулом Адашев.

– Слабость? Хан? Пленник? Я – царь казанский… Алеша, правда ли?

Но тут и все окружающие поняли, что надо делать, и громко пронеслось в просторе начинающих темнеть лугов:

– Да живет государь, великий князь всея Руси, царь казанский!

И снова рыдания, бурные рыдания, но не мучительные, а восторженные вырвались из груди Ивана, радостные слезы хлынули из глаз… И он, припав, как недавно перед тем, к древку хоругви, в восторге, весь сияющий, ликующий, не находя слов, лепетал пересохшими губами все одно и то же:

– Господи… Царица… Милосердая… Господи Спасе… Господи, слава Тебе, Вседержителю, слава Тебе!

И быстро-быстро, оторвав правую руку от древка, стал осенять себя крестным знамением…

Все тогда начали креститься и творить благодарственную молитву вслед за царем.

Ближе всего от Мурзалеевых ворот можно было проехать во дворец, и улицу здесь кое-как поочистили от трупов, которыми было все покрыто кругом. Пока возились с этим, все духовенство, бывшее при войсках Ивана, явилось в торжественном шествии, с иконами, с крестами – на поле битвы и отслужили здесь молебен Богу сил… Тут же сам царь назначил место для будущей церкви. Где он смертный ужас пережил и восторг неописуемый, здесь должен храм стоять.

Затем царь в город вступил. И от самых ворот до дворца двойной стеною стояли пленники русские, получившие свободу только тогда, когда полки Ивана ворвались в город. На коленях, с воплями встречали эти люди царя, восклицая: