Мария Башкирцева - Мария Башкирцева. Дневник

5 ноября

Листья опали, и я не знаю, как кончить мою картину. Картина в лодке, все установлено, а я и не знаю, продолжать ли ее… О, да, но скорее, скорее, скорее! Окончить в пятнадцать дней и показать пораженному Роберу-Флери и Жулиану.

Если бы я это сделала, я бы ожила. Я страдаю от сознания, что ничего не сделала за это лето; это составляет для меня предмет ужаснейших угрызений.

Я хотела бы точнее определить свое странное состояние. Я чувствую себя ослабевшей; какое-то особенное спокойствие. Я подозреваю, что люди, только что подвергавшиеся кровопусканию, испытывают что-нибудь подобное.

Итак, я мирюсь на время со своей долей… До мая… А почему, спрашивается, в мае может что-нибудь измениться?.. Да как знать!.. И это наводит меня на мысль о том, что могло бы произойти хорошего, замечательного; и мало-помалу под влиянием этих мыслей я успокаиваюсь.

И благодаря этому за обедом я болтаю с моей семьей, болтаю самым милым образом, естественно, спокойно, ласково. Словом, я наконец успокоилась; и работа теперь пойдет спокойно, и мне кажется даже, что все мои движения будут спокойными, плавными, что я на весь мир буду смотреть с кротким снисхождением.

Я спокойна, как будто бы я была сильна, а может быть, и действительно поэтому… и терпелива, как будто бы была уверена в будущем. Кто знает? Право, чувствую, как в меня проникает какое-то достоинство; я верю в себя. Я представляю из себя силу. Значит… Что же? Ведь это однако же не любовь? Нет. А между тем ничто не интересует меня вне этого… Ну, и прекрасно, сударыня, чего же лучше, и занимайтесь себе своим искусством.

8 ноября

Прочла в газете, что вчера на открытии промышленной выставки было большое стечение публики и наши Великие Князья. Я должна была быть там и пропустила день!

Нет, оставим борьбу, судьба мне не благоприятствует… Но все это заставляет меня только петь под аккомпанемент арфы. Ведь если бы я была вполне счастлива, я бы не могла, может быть, работать. Говорят, что у всякого артиста всегда бывает какой-нибудь конек; мой конек – это все мои неудачи и горести, вновь и вновь приводящие меня к подножию искусства, составляющего единственный смысл и двигатель моей жизни.

О, стать знаменитостью!

Когда я представляю себе в воображении, что я знаменита, – это точно какая-то молния, точно электрический ток; я невольно вскакиваю и принимаюсь ходить по комнате.

Мне скажут, что, если бы меня выдали замуж в семнадцать лет, я была бы совершенно, как все другие. Величайшее заблуждение. Для того чтобы меня могли выдать замуж, как всякую другую, нужно было, чтобы я была совсем другая.

Думаете вы, что я когда-нибудь любила? Я не думаю. Все эти мимолетные увлечения, может быть, и смахивают на любовь, только это не должно быть названо любовью.

Продолжаю ощущать большую слабость. Точно ослабевшие струны на каком-нибудь инструменте. Почему? Жулиан говорит, что я имею вид осеннего пейзажа – покинутой аллеи, окутанной мглой грустно наступающей зимы…

– Как раз то, что я только что написала!

Он таки иногда верно попадает в цель, папенька Жулиан!

– Показывали вы свою картину великому человеку!

– Скорее выскочила бы из пятого этажа.

– Ну, так это доказывает, что вы чувствуете какие-то недостатки и что можете пойти дальше этого…

Весьма верно.

11 ноября

Обедали сегодня в Жуй. Мне право кажется, что я люблю этих людей.

Они интеллигентны и милы. Я нахожу почти удовольствие в свидании с ними.

Быстрая перемена декораций; все мне улыбается, все кажется спокойным и прекрасным. Я знаю, что хочу сделать, и все идет как по маслу.

12 ноября

Дрюмон, участник Liberte, был у нас сегодня. Он терпеть не может жанр того характера, над которым я работаю, но расточает мне комплименты, с изумлением спрашивая меня в то же время, каким образом я, окруженная роскошью и изяществом, могу любить безобразие. Он находит, что мои мальчики безобразны.

– Почему бы вам не выбрать красивых детей, это было бы премило?

– Я выбрала выразительных . Да и где вы встретите между уличных ребятишек каких-нибудь писаных красавцев! Для этого нужно было бы отправиться в Елисейские Поля, да и списывать там себе несчастных маленьких болванчиков, заверченных в ленты и окруженных гувернантками!.. Только где же тут движение? Где естественность, свобода, непосредственность? Где настоящая выразительность? В хорошо воспитанных детях проявляется уже рисовка.