Мария Башкирцева - Мария Башкирцева. Дневник

Глупцы скажут, что я хотела бы изображать из себя Бальзака; нет. Но знаете ли, что позволяет ему быть столь удивительным писателем? Это то, что он выливает на бумагу все, что только проходит у него в голове, все совершенно просто, без страха и без аффектации. Почти все интеллигентные люди передумали то, о чем он писал, но кто мог выразить все это, как он? Те же способности при иного рода уме не произвели бы ничего подобного.

Нет, нельзя сказать, что «это передумали почти все интеллигентные люди», но дело в том, что, читая Бальзака, они были до такой степени поражены верностью, правдивостью его замечаний, что им казалось, что они сами думали об этом. Мне сто раз случалось, говоря или думая о чем-нибудь, нестерпимо страдать от мыслей, которые я чувствовала в себе, там где-то, и которые я не имела сил распутать и извлечь из невозможного хаоса моей головы.

В то же время у меня есть одна претензия; а именно: когда я делаю какое-нибудь хорошее замечание, какое-нибудь очень тонкое наблюдение, мне кажется, что меня не поймут. Да, может быть, и в самом деле мои слова будут поняты совершенно иначе.

Ну, прощайте, добрые люди!

Робер-Флери и Жулиан строят на моей голове целое здание; они заботятся обо мне, как о лошади, которая может доставить им крупный приз. Жулиан говорит, что все это избалует, испортит меня, но я уверяю его, что все это только очень ободряет меня – это совершенная правда.

9 октября

Успех учеников Жулиана на конкурсе в Академии искусств поставил его мастерскую на хорошую ногу. Она переполнена учениками. И каждый мечтает получить в конце концов какой-нибудь pris de Rome или, по крайней мере, попасть на конкурс в академию.

Женская половина мастерской разделяет этот успех, а Робер-Флери соперничает с Лефевром и Буланже. При каждом удобном случае Жулиан говорит:

– Интересно знать, что скажут об этом внизу? Да, я хотел бы показать это нашим господам внизу.

Я очень вздыхаю, удостоившись чести видеть один из своих рисунков отправляющимся вниз. Потому что им показывают наши рисунки, только чтобы похвастаться и позлить их, потому что они ведь говорят, что у женщин – все это несерьезно. Вот уже несколько времени я думала об этой почести отправиться вниз.

Ну, и вот сегодня Жулиан входит и, вглядевшись в мою работу, говорит следующее:

– Закончите-ка мне это хорошенько, я отправлю это вниз .

Клод Моне. Льдины. Туманное утро. 1893

13 октября

Про мою работу было сказано, что «это очень хорошо, очень хорошо, очень хорошо».

– О, вы прекрасно одарены, и если только вы будете работать – вы добьетесь всего, чего захотите.

Я избалована похвалами (я говорю «избалована» только для формы), и доказательство того, что Р. не лжет, это то, что мне со всех сторон завидуют. И как это ни глупо, но мне это больно. Но нужно же, чтобы действительно что-нибудь было, если мне каждый раз говорят такие вещи, особенно ввиду того, что все это говорит человек такой серьезный и добросовестный, как Р.

Что до Жулиана, то он говорил, что если б я знала все, что про меня говорят, это вскружило бы мне голову.

– У вас голова бы пошла кругом, m-lle Marie, – говорила также женщина, убирающая мастерскую.

Я постоянно боюсь, что мои читатели воображают, что меня хвалят из-за моего богатства. Но ведь это, право, ничего не значит: я плачу не больше, чем другие, а у других еще есть протекции, знакомство, родство с профессорами. Впрочем, когда вы будете читать меня, насчет того, что я действительно заслуживаю, уже не будет сомнений.

Это так приятно видеть, что вызываешь в других уважение своим личным достоинством.

Р. опять начинает изображать Карлоса; он приходит, начинает расхаживать (он получил большую медаль на Всемирной выставке); поправив рисунки, он болтает с нами, закуривает папироску, разваливается в кресле… Мне до всего этого нет дела. Я прекрасно знаю, что он обожает меня, как ученицу, так же, как и Жулиан.

Как-то раз шведка стала давать мне советы; тогда Жулиан позвал меня в свой кабинет и стал мне говорить, что я должна слушаться только своего чутья; живопись сначала, может быть, не пойдет, но я во всяком случае должна оставаться собой , «тогда как если вы будете слушаться других, я ни за что больше не отвечаю».

Он хочет, чтобы я попробовала взяться за скульптуру и собирается попросить Дюбуа давать мне указания.