Я достигну, когда пройдет лучшая из трех молодостей – та, для которой я мечтала обо всем. По-моему, существует три молодости; от шестнадцати до двадцати, от двадцати до двадцати пяти и от двадцати пяти до… как пожелают. Другие молодости, которые придумывают, не что иное, как утешения и глупости.
В тридцать лет начинаются зрелые года. После тридцати лет можно быть красивой, молодой, даже более молодой , но это уже совсем не тот табак.
8 ноября
Только одно может оторвать меня от мастерской раньше срока и на все дообеденное время – это Версаль. Как только были получены билеты, ко мне отправили Шоколада, и я заехала домой переменить платье.
На лестнице встречаю Жулиана, который поражен, что я уезжаю так рано, я объясняю ему, что ничто, кроме Версаля, не могло бы заставить меня покинуть мастерскую. Он говорит, что это тем более удивительно, что я легко могла бы веселиться.
– Мне весело только здесь.
– И как вы правы! Вы увидите, сколько удовольствия доставит вам это через два месяца.
– Вы знаете, что я хочу сделаться очень сильной в живописи и что я рисую не ради… шутки…
– Надеюсь! Иначе это все равно что поступать с золотым слитком как с медным, это было бы грешно. Уверяю вас, что с вашими способностями, – я вижу это по тем удивительным вещам, которые вы делаете, – вам не надо более полутора лет, чтобы приобрести талант!
– О!
– Я повторяю, талант!
– Берегитесь, я уеду в восторге.
– Я говорю правду, вы сами это увидите. К концу этой зимы вы будете рисовать совсем хорошо, потом вы еще порисуете и в шесть месяцев освоитесь с красками, чтобы приобрести талант наконец!
Милосердное небо! По дороге домой я смеялась и плакала от радости и мечтала, что мне будут платить по пяти тысяч франков за портрет.
Не надо ездить часто в палату – это могло бы отвлечь меня от мастерской; заинтересовываешься, ездишь, ездишь, каждый день новая страница одной и той же книги. Я могла бы пристраститься к политике до потери сна… Но моя политика там, в улице Вивьен, там достигну я возможности иначе ездить в палату, чем теперь. Полтора года; но это пустяки!
Столько счастья пугает меня.
Полтора года для портретов, а для картин?.. Положим два или три года… там посмотрим.
Я была красива, но часам к восьми очень утомлена, что не помешало мне отправиться рисовать по крайней мере на целый час.
10 ноября
Насколько неприятные впечатления сильнее приятных.
Целый месяц я слышу одни поощрения, за исключением одного только раза, две недели тому назад: в это утро меня побранили, и я вспоминаю только это утро, но это всегда и во всем бывает так. Тысяча аплодирует, один шикает и свистит, и его слышите более других.
Академии (?!) утренние и вечерние не были исправлены. А! Но мне это извинительно! Вы помните, что модели мне не нравились и что начали мы только во вторник; в понедельник был беспорядок из-за моделей и потом особенно потому, что я сидела совсем en face, очень близко и смотрела снизу. Поза самая трудная. Не беда; это дурной знак, когда ищут оправданий.
14 ноября
Была в квартале Ecole de Medecine , искала различные книги и гипсовые слепки. У Вассера, вы, конечно, знаете Вассера, который продает всевозможные человеческие формы, скелеты и т. п. Ну, вот там у меня есть протекция, обо мне говорили профессору Beau-Arts Матиасу Дюваль и другим, и кто-нибудь будет давать мне уроки.
Я в восторге; улицы были полны студентами, выходившими из разных школ; эти узкие улицы, эти инструментальные лавки, одним словом, все. А, черт возьми, я поняла обаяние латинского квартала.
У меня женского только и есть, что оболочка, и оболочка чертовски женственна; что же касается остального, то оно чертовски другое. Это не я говорю, потому что я представляю себе, что все женщины такие же, как я.
Рассказывайте мне больше о Латинском квартале: на нем я примиряюсь с Парижем; чувствуешь себя далеко… почти в Италии; разумеется, в другом роде.
Люди светские, иначе говоря, люди буржуазные никогда не поймут меня. Я обращаюсь только к нашим .
Несчастное юношество, читай меня! Так мама пришла в ужас, при виде меня в лавке, где есть такие вещи… о! Такие вещи!
«Голые мужики». Вот буржуазка! Когда я нарисую прекрасную картину, видна будет только поэзия, цветы, фрукты. Никто не подумает о навозе.
Я вижу только цель, конец. И я иду к этой цели.
Я обожаю бывать у книгопродавцев и у людей, которые принимают меня, благодаря моему скромному костюму, за какую-нибудь Бреслау; они смотрят на вас с какой-то особенной благосклонностью, словно ободряют вас – совсем иначе, чем прежде.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу