Михаил Филиппов - Патриарх Никон. Том 2

Раскольники требовали неприкосновенности древлего благочестия, то есть сохранения старых книг, икон и богослужения, и вместе с тем называли никонианцев ханжами. Они же требовали точного исполнения Стоглава, то есть в религиозном отношении держаться их толка, а в государственном – земских начал.

Никониане разделились на две партии: одна требовала тоже оставления порядков Домостроя, но желала в жизни государственной земских начал и уничтожения местничества; другая партия требовала самодержавия на началах боярства и воеводства и желала уничтожения местничества, – словом, она идеалом своим считала конец правления царя Алексея Михайловича.

Это разделение общества и вызвало при похоронах царя различные чувства: раскольники восхитились и рассказывали, что пророчество одного из монахов Соловков оправдалось. Он говорил, что вместе с падением Соловков, где раскольники заперлись и защищались, умрет и государь. Следовательно, смерть его дала надежды расколоучителям, что боярство и воеводские начала будут уничтожены; одни только почитатели самодержавия приуныли, так как власть ускользала из их рук.

Узнав о смерти царя и о настроении общества, патриарх Никон заплакал и сказал:

– Воля Божья, видно, судиться нам на том свете. Бог его простит – поминать его я буду.

Вступил на престол четырнадцатилетний Федор.

С первых же дней перемены этой юным царем овладел его дядька, князь Федор Федорович Куракин, и Анна Петровна Хитрово, его мамка.

Обе эти личности были враждебны Никону как участники его низложения, и притом они принадлежали к самодержавной боярской партии, во главе которой стоял Матвеев.

Милославские, а потому весь терем, составляли земских никониан.

Во главе с Матвеевым стоял в самодержавной партии и патриарх Иоаким, преемник Иоасафа.

Иоаким был человек дюжинный, без всякого образования, и все его заслуги перед церковью и государством заключались в том, что он был беспрекословным исполнителем воли Нащокина, а потом Матвеева, потому что он был личный враг Никона; притом, подобно знаменитому Торквемаде, с особенным усердием жег расколоучителей, еретиков и колдуний… Не обладая ни талантом, ни умом, ни знанием, ни влиянием в обществе, он страшился бывшего патриарха Никона и ему было страшно приблизить даже к Москве святейшего из боязни, что он сам в подобном случае может потерять свое патриаршее значение. Сам Никон давал ему повод на эти опасения: он еще в 1672 году велел и царю передать, что он не признает для себя обязательным постановление восточных патриархов. Да и константинопольский патриарх писал до собора о возвращении Никона; притом, два года перед тем, Никон писался к епископу Вологодскому: «Божиею милостию, мы, патриарх Никон…»

Партия же Милославских, стоявшая за Никона с первых же дней нового царствования, начала действовать, чтобы освободить и приблизить старца к Москве.

Царевна Татьяна Михайловна, господствуя в тереме, имела уж в это время сильную помощницу в царевне Софье Алексеевне: той исполнилось двадцать лет, и она была энергична, умна, мужественна и учена.

Послала поэтому царевна Татьяна несколько дней спустя после смерти брата племянницу к новому государю, чтобы его убедить в необходимости приближения Никона к Москве и переезда его в Новый Иерусалим.

Софья Алексеевна отправилась к брату. Красноречиво и горячо она говорила с ним и довела его до слез. Он обещался сделать все, что можно.

На другой день он повидался с Иоакимом. Выслушав мальчика-царя, патриарх молвил:

– Никону и так хорошо в Ферапонтовом монастыре, но ему можно еще больше сделать: я переведу его поближе, в Кириллов монастырь… В Новом Иерусалиме будет ему хуже: со времени ссылки Никона там ничего не поправляли, и в кельях обители и холодно и сыро; притом братия там и сама не имеет чего есть, а Кирилловский монастырь богат. А потому не соизволит ли великий государь дать указ о переводе Никона в Кирилловский монастырь?

– Коли ему будет там лучше, так пущай, – ответил государь.

Не прошло и месяца, как получился царский указ в Ферапонтовом монастыре о переводе патриарха в Кирилловскую обитель.

Монастырь этот был крайне ему враждебен. Покойный государь велел ему по разрешению отпускать Никону содержание, что и вызвало с обеих сторон неудовольствие и враждебность: Никон жаловался царю на монастырь, а тот на Никона.

– Кушает ваш батька нас, – говорили кирилловцы ферапонтовским монахам.