Павел Свиньин - Ермак, или Покорение Сибири

Мы видели, что Строгановы оставались в Москве и по отправлении Кольца в Сибирь. Не понимал никто, почему царь Иоанн Васильевич медлил их отпуском, не знал никто, чем он намеревается наградить именитых людей за их службы великие!

Между тем князь Аввакум Аленкин дал знать Максиму Яковлевичу под рукою, чтобы он припрятал свою красавицу в монастырь, что было единственной преградой и спасением от развращенного сластолюбия Иоаннова. Строганов вострепетал от ужаса, ибо считал себя некоторым образом причиною смерти атамана Луковки, которого видел он перед глазами своими растерзанным медведем, подаренным им Иоанну. Теперь может сделаться причиной позора дочери сего храброго страдальца, им привезенной, как нарочно, для того в Москву? «Нет! этому не бывать»,  – сказал Максим Яковлевич и в ту же ночь отправил Велику с надежными людьми обратно в Орел-городок, несмотря, что она еще не совершенно оправилась после сильной горячки, в которую положило ее известие об ужасной смерти отца своего, неосторожно ей сказанное.

Благословляя бедную сироту на дальний путь, с отеческой горячностью Максим Яковлевич промолвил: «Благодарю Бога, что имею еще время и силы выручить тебя из-под монашеского покрывала».

Но слова сии зародили мысль в голове сироты об определении себя свыше для монашеского звания, которая досель ей не приходила. Мысль сия в продолжение длинной дороги созревала и увеличивалась. Не раз Велика припоминала бедствия и страдания, коими исполнена жизнь ее, коими куплены ее скоротечные минуты радости; она чувствовала, что если б в состоянии была победить свое сердце, то почла бы за верховное счастье посвятить жизнь свою тихой обители, для возблагодарения Господа за чудесный промысел о ней в минуты гибели неизбежной, зол неотвратимых.

Исполненная сих мыслей, возвратилась Велика к милой и грустной Татьяне, и, конечно, вдохновение чувств сих должно считать новой благодатью, ниспосланной благим Провидением для подкрепления бедной Велики к перенесению новой, тягчайшей горести, ожидавшей ее в Орле-городке. Здесь узнала она о смерти Владимира, который кончил жизнь на руках Татьяны. После сего ничто уже не удерживало Велику предаться пламенному своему желанию, сладчайшему чувству души и сердца – посвятить себя служению Господу, любить одного Бога…

Частые ли беседы подруг-соперниц о счастье и спокойствии иноческой жизни или взаимная потеря самого драгоценного для них сблизили их и насчет понятий о бедствиях жизни вне стен монастырских, но Максим Яковлевич вынужденным нашелся выполнить непременную волю упрямых красавиц, как ни уговаривал их, как ни представлял им их заблуждение. Впоследствии Пыскорский монастырь, в котором отправлялось пострижение без шума, без блеска, без свидетелей богатейшей наследницы и ее подруги, под именем Акилины и Минодоры, обогащен был от щедрот Строгановых несметными богатствами, и даже Дедюхино, считавшееся приданым Татьяны Максимовны, отдано было сей обители.

Что касается до Строгановых, то царь Иоанн Васильевич за службу и радение их при покорении Сибири пожаловал им два знатных местечка по Волге: Большую и Малую Соль, и право торговать во всех своих городках беспошлинно.

Справа от церкви видны в Орле-городке куча кирпичей и толстый пень. Это, по всей вероятности, могила доблестного атамана Грозы – князя Ситского. Следуя в Москву со знаменитым пленником своим Маметкулом, он заехал в Каргедан, дабы успокоиться несколько от тягостей пути, совершенно расстроивших его слабое здоровье, и весьма вероятно, что надеялся тут найти и обожаемую им Велику; но обманулся и в том и в другом: Велика была в Москве с Максимом Яковлевичем, а здоровье его, вместо того, чтобы поправиться, разрушалось час от часу более. Недостаточно было для пламенного сердца нежнейшей дружбы, чтобы вдохнуть в него огонь новой жизни: Владимир погас как свечка, тихо, безмятежно, при всех утешениях религии и искреннем сожалении всех его знавших. Верить ли преданию, будто могила Грозы долго покрывалась ежегодно свежими цветами, которые на заре утренней поливались невидимой рукой, а потом несколько столетий кудрявый кедр расширял над нею свои огромные ветви, как будто охраняя драгоценный прах героя от вьюг и непогод сибирских.

Маметкул прибыл в Москву в 1584 году, уже при наследнике Иоанна, и принят был не как пленник, но с почестями, равняющимися высокому его роду. Ласки и милости юного царя, пожаловавшего ему большие поместья, заставили царевича забыть свое отечество и посвятить себя службе России. Он вызвал из Сибири мать свою и принял христианскую религию. В 1590 году Маметкул был в походе против шведов, а в 1598 году ходил с царем Борисом Федоровичем Годуновым к Серпухову, на встречу крымских татар, и везде отличался усердием и мужеством. В реляциях и современных грамотах он писался или царевичем сибирским, или Маметкулом Алтаумовичем. От него произошел род князей сибирских.