Павел Свиньин - Ермак, или Покорение Сибири

– Ха, ха, ха! На это, любезный,  – прервал Мещеряк,  – у меня готовы и отговорки и доказательства. Но все-таки лучше ему зажать рот.

– Злодеи! – раздался голос при треске ужасного грома, и Мещеряк с единомышленником своим вздрогнули, как будто кто ни есть произнес их собственный приговор.

– Что ты слышал? – спросил Мещеряк.

– Будто чей-то голос, но, видно, нам помстилось – никого не видать.

И закоренелые злодеи пустились выполнять свой адский умысел.

Уже кибитка охватилась огнем, а Мещеряк не выходил из нее вон: это удивило и обеспокоило его товарища; он кинулся к нему на помощь и что же увидел при первом шаге в кибитку: храбрый Мещеряк лежал на земле, а Султан стоял над ним с разинутой пастью. Верная собака готовилась вступить в отчаянный бой с двумя убийцами, но внезапно кинула и первую свою жертву, как будто предавая ее в руки своего хозяина, который в ту минуту показался у входа. Мещеряк, опомнясь от страха, выбежал из кибитки, куда пробился уже огонь, и закричал:

– Убери своего пса, пока оба вы целы, проклятый, чуть не съел!

– И худо сделал, что не съел,  – отвечал шаман.

– Шутки не у места, господин леший, а лучше бы спасал своего товарища, чай он дрыхнет, зарывшись в новую-то шубу.

– Боги спасли его от убийц: он давно ушел к атаману.

Между тем Самусь показывал вид, что трудился над потушением пожара. Мещеряк скоро к нему присоединился, а потому прибежавшие казаки не только не могли подумать, чтобы они были зажигателями, но даже хвалили их за усердие. Пожар не имел дальнейших последствий, и только один Султан сделался жертвою злобы и мести злодеев, которые над ним отомстили свою неудачу. В минуты общего смятения Самусь изыскал случай, не быв никем примеченный, поразить двумя смертными ударами бедное животное, а потом при помощи Мещеряка столь же скрытно бросил его на пожарище. Уркунду, найдя на другой день обгорелое туловище Султана, оплакал его как наилучшего своего друга и поклялся отомстить его убийцам.

После полуночи погода совершенно переменилась, настало прекраснейшее утро, и при самом восхождении солнца курган, назначенный для собрания круга, покрылся казаками. Скоро показался и Ермак; говор, уподоблявшийся жужжанию пчел, умолк, и все стали к нему толпиться ближе. Никогда лицо Ермака не было светлее и веселее. Он поклонился на все четыре стороны и заговорил:

– Нам, храбрые товарищи, предстоит два пути: изберем выгоднейший, достойнейший нас! Первый – соединиться с могучим царем сибирским Кучумом и при его помощи, выгнав москалей из великой Перми, завладеть их богатствами и поместьями. Другой – принять предложение именитых людей Строгановых, построивших на берегах Чусовой и Сылвы укрепления и остроги, вести войну с изменником Кучумом для освобождения первобытных жителей югорских; свергнуть с себя опалу делами честными, заслугами государственными, переменить имя смелых на имя добрых воинов отечества, примириться с Богом и Русью. Я, со своей стороны, избираю последнее,  – сказал он, прослезившись.  – Выслушайте грамоту Максима Яковлевича и Никиты Григорьевича Строгановых и решите.

Тут он развернул небольшой столбец и прочел:

– «Храбрые донские воины! Во имя Пресвятая, живоначальныя Троицы, обще нами исповедуемой, зовем вас в благословенную страну нашу оборонять великую Пермь и восточный край христианства. Мы имеем крепости и земли, но мало дружины, имеем жалованную царскую грамоту на землю неприятельскую, но не имеем силы завладеть оною. Пойдемте с мечом и огнем за Каменный Пояс и покорим золотое царство и нечистивого Кучума…»

– Идем в великую Пермь! – закричало несколько голосов, но Ермак, заметя, что голос сей был не общий, сказал без всякого негодования и гнева:

– Если из вас находятся таковые, которые не согласны со мною, пусть скажут свое мнение, пусть представят свои доводы и опровержения – я первый соглашусь с ними, коли убедят меня.

Мещеряк, ободренный краткостью Ермака, с бесстыдством выступил на сцену и, поклонясь также на все стороны, сказал:

– Мы все уверены, что Ермак Тимофеевич поведет нас туда, где лучше; но да позволит представить, что многие из дружины боятся пуститься в столь отдаленный край, где, слышно, ночи бывают по месяцу, где звери и птицы от стужи на лету мерзнут. Больно оставить родину, страшно лечь костями в снегу студеном! Другие толкуют, что честнее служить царю Кучуму, даром что он басурманский, чем Строгановым. И где торговым людям воевать царя сильного и храброго? Лучше бы им класть на счетах барыши, чем водить рать. Ты боишься царя московского оттого, что худо знаешь положение дел его…