Александр Черкасов: На Алтае

Если же обоз попутный и обогнать или объехать его невозможно, то остается только одно удовольствие – покориться судьбе и ехать шагом за обозом. Не правда ли – это своего рода идиллия, которая рвет вас до самого сердца; а потом, когда волнение волей-неволей пройдет, вы или ложитесь спать, коли это возможно, или вылезаете из повозки, чтоб пройтись пешком, поразмять свои члены, – промяться, как говорят сибиряки, и, пожалуй, понаблюдать, если вы любитель всего того, что попадает на глаза при такой оказии!..

Бывает, что на больших трактах по особому распоряжению начальства на местных жителей налагается особая повинность: расчищать дороги, и это обыкновенно делается так: сооружается из бревен или широких плах громадных треугольник, к которому припрягаются миром лошади, и такая машина с ужасным криком погонщиков и характерным скрипом везется углом вперед по дороге; она разворачивает снег на стороны и делает дорогу шире. Но все это возможно и полезно только тогда, если такую чистку производить с осени и не давать заноситься дороге прибывающим снегом. Конечно, такая повинность нелегка и часто бывает горше летней – содержать дороги в исправности. Понятное дело, что треугольником громадные ухабы и снежные надувы не возьмешь, а потому их ранее особые люди сбивают всевозможными инструментами сельского хозяйства.

По-моему, всякому, приезжающему в долгий путь по Западной Сибири, особенно с семьей, несравненно лучше ехать в двух небольших и легких экипажах, чем в одном и большом. Знаю это по горькому опыту, а потому и советую. В большом можно засесть иногда в плюгавом снежном надуве; иногда является невольная злоба, когда видишь, что мимо легко и свободно несутся небольшие повозки, а ямщики еще нарочно насвистывают и подсмеиваются над завязшим собратом. Бывает, что их счастливые пассажиры давно уже напились на станции чаю, а вы все еще сидите в снегу и ждете помощи!.. Посудите сами, что такая штука вызовет и не одну злобу!.. Поэтому можете вообразить, что бывает на мелких проселочных дорогах и как путешествуют по ним в более или менее громоздких экипажах! Вот почему многие таежники, напр, служащие люди на золотых приисках, ездят по таким снежным вертепам в небольших кошевках и в одиночку.

И все это ничего, даже, пожалуй, поэтично; но вот беда, если вы попадете под буран, да еще мокрый, или буран на морозе. А почти весь Алтай может похвастаться своими ужасными и страшными буранами. Это не то, что на Руси называют метелью, – нет!.. Алтайский буран действительно опасен, и это – страшное явление суровой природы; это какой-то ад земли и неба, дружно сплотившийся в одну демоническую силу, Которая с ужасным воем и ревом ветра сыплет снег сверху, поднимает снизу и несет, и кружит его в такой непроглядной массе, что нет никакой возможности увидать что-либо в каких-нибудь пяти или десяти шагах не только ночью, но и даже днем; это какая-то геенна жизни и смерти, пред которой часто нет спасения и все мужество человека бессильно. Этот снежный ад не только засыпает дорогу, но заносит ваших лошадей и заметает экипаж до того, что все остается под снежной пеленой и гибнет, как утлый челнок в пучине моря, но не захлебываясь в волнах разбушевавшейся стихии, а медленно коченея и застывая в такой ужасной среде мглы и холода. Тут о путешествующих пешком нет и речи – гибель их неизбежна. Это верные мерзляки, как говорят сибиряки; это Божьи свечи, как называют сердобольные старухи.

Конечно, многие из читателей придут к тому заключению, что все попавшие в пути под буран непременно гибнут и отправляются к праотцам, в мир теней!.. Нет, это было бы слишком жестоко и несправедливо со стороны неба. Нет, оно, посылая человеку такое страшное испытание, дает ему и ту силу противодействия, которая заключается в разуме, соображении и находчивости.

И действительно, по этому данному Богом дару, даже в самые свирепые бураны многие не только едущие в экипажах, но и пешие путники, не желая знакомиться с новым миром духов, сохраняют свою жизнь различными способами. Так, напр., едущие в экипажах, видя невозможность подвигаться далее, тотчас останавливаются, выпрягают лошадей и, настегивая их, отпускают на свободу; потом поднимают оглобли кверху и затем уже, размявшись работой, залезают в экипажи – возки или повозки – и плотно закупориваются со всех сторон. Если же экипаж некрытый, напр, кошева или простые пошевни, путники выбирают лишние вещи, опрокидывают сани кверху полозьями, поднимают оглобли и забиваются под образовавшийся из экипажа шатер. По большей части отпущенные на волю нарочно в хомутах лошади выбиваются по присущему им инстинкту, или, вернее, своему особому соображению, в жилые места и этим дают знать жителям о случившейся беде. По большей части лошади убегают обратно в свои деревни; если же следующая станция или жилье ближе, а буран попутный, они бегут туда, и это ясно доказывает их соображение.