Герхард Гауптман: Потонувший колокол

Совсем другой, чем я. Гораздо лучше.
Но и такие падают. Дитя!
Молю, еще, не медли, говори же!

Какой же толк в словах. Вот лучше я
В колодце зачерпну воды холодной,
И смою пыль и кровь, а то они
Твое лицо…

Останься, нет, останься!

Гляди, гляди своим глубоким взором,
Загадочным! Пойми: в твоих глазах
Воссоздан мир, с небесной синевою.
С кочующими тучками, с горами…
Вновь манит мир – так сладко почивая.
Останься же!

Пусть будет, как ты хочешь,
Но только…

Нет, побудь со мной еще!
Не знаешь ты… не чувствуешь, как много –
Ты для меня. О, не буди меня!
Мне хочется сказать тебе так много.
Да, я узнал. Но нет: ты говори,
Твой голос одарен небесным звуком,
Твой только голос слышать я хочу.
Но ты молчишь? Ты не поешь? Упал я.
Уж я сказал. Но как? Я сам не знаю.
Дорога ль под ногами подалась?
Случайно ль я упал? Своей ли волей?
Упал: и все тут. В глубину за мной
Помчались камни, пыль и дерн зеленый.

За вишню я схватился! Да, ты знаешь,
За деревцо вишневое: оно
Из трещины скалы росло на воле;
Сломался ствол, и с деревцем цветущим
В руке зажатым, следом за собою
Роняя брызги светлых лепестков,
Я ринулся – в бездонное – и умер.
И вот я мертв. Скажи мне, я ведь мертв!
Я сплю. Пускай никто меня не будит!

Мне кажется… Я думаю: ты жив.

Да, знаю, знаю. Узнаю впервые,
Что жизнь есть смерть, что смерть – не смерть, а жизнь.

Упал. И жил. И колокол упал:
Мы оба, я и он. Кто первый? Я ли,
И он за мной? Иль он, и я за ним?
Кто скажет? Кто поймет? Да если б даже
И понял кто, – теперь мне все равно.
То было в жизни – а теперь я мертвый.

Постой! Моя рука… еще безгрешна…
Чиста, как снег, она – и как свинец;
Едва могу поднять ее, но нежно
Упала на нее, с воздушной лаской,
Волна твоих волос… Как ты нежна!
Побудь со мной! Моя рука безгрешна,
А ты святая. Да, я знал тебя.
Тебя я видел. Где? Я жил, боролся,
Как много дней я думал о тебе:
Замкнуть твой голос в звоне колокольном,
Заклясть его, и с тем, что – золотое,
Что дышит блеском праздничного солнца,
Как в браке неразрывном сочетать.
Об этом торжестве всегда я думал.
Его достичь не мог я никогда.
И плакал я кровавыми слезами.

Ты плакал? Как? Тебя мне не понять!
Скажи мне, что такое эти слезы?

О, милый образ! Поддержи меня!

Ко мне ты наклоняешься – так низко?
Освободи меня рукою нежной
От этой утомительной земли,
С которой час меня сковал цепями,
Как будто пригвоздив меня к кресту.
Освободи меня, ты это можешь,
Я знаю, и еще… здесь, с головы,
Сними венец терновый, их руками
Сплетенный для меня. Венца не нужно.
Любви! Одной любви!

Благодарю!

Здесь хорошо. Здесь новый стройный шорох.
Здесь ели веют темными руками
Загадочно. Вершинами своими
Торжественно кивают. Сказка! Сказка
Медлительно проходит через лес.
Она шуршит и что-то смутно шепчет,
Листами шелестит, поет сквозь травы,
И вот, гляди: в одежде из тумана,
Вся белая, вся вытянувшись нежно,
И длинный след, как легкий пар, влача,
Она идет – она раскрыла руки,
Вот на меня показывает пальцем
Воздушно-бледным – вот подходит ближе –
Коснулась… слуха… голоса… и глаз –
И нет ее – ушла – и ты со мною.
Ты – сказка! Сказка, поцелуй меня!

Ты говоришь так странно, – не поймешь!

Усни здесь!

Сказка, поцелуй меня!