Вера Желиховская - Князь-рыцарь

Перед ней было бледное, кроткое лицо Юрия Белокольцева, её безобидного идиота-племянника…

– Юша!.. Юша Белокольцев?.. – со всех сторон раздались изумлённые и разочарованные возгласы. – Вот уж не ожидали!

– Да откуда же набрался он смелости? Откуда вдруг заговорил так уверенно?.. Откуда знал?

– Юрий?.. Может ли быть?.. Да, ведь, он говорил совсем другим, не своимголосом! Что ж это за чудо?

«Что за чудо? именно!.. Откуда этот юродивый мог узнать о письме?.. И… и неужели он сказал правдуо шкатулке мужа!?. – размышляла, стоя над бесчувственным юношей, генеральша и вдруг вздрогнула, вспомнив. – А где же тот?!. Куда тотдевался?!.»

«Того» не было нигде… Как ни искали маркиза, как ни расспрашивали о нём людей, кучеров: никто не видал никакого ряженого, никто о нём ничего не знал…

Маркиза словно не бывало, словно он растаял или испарился.

«Капуцина», между тем, отпаивали, наливали ему на голову разные уксусы, привели, наконец, в себя. Первым делом его было, вернувшись к сознанию, сесть, окинуть всех недоумелым взглядом и спросить, болезненно глупо улыбаясь:

– Как же это я здесь заснул?.. Я, ведь, лёг там, у себя, наверху!.. Кто ж это меня сюда… прив… положил?

Он встал, осмотрел себя с удивлением и, видимо, ничего не понимал: ни в своём наряде, ни в том, что лежал на полу, в зале, полной гостей. Сколько его не расспрашивали, он ничего не мог сказать, ничего не помнил, кроме того, что когда в его комнатку, под крышей, прибежали «мальчики со своими гостями», принесли вороха разных костюмов и стали переодеваться, объяснив ему, что « нарочно, по секрету, забрались к нему», – чтобы никто не знал, что они «наряжаются», – он видел «эту монашескую ряску» и подумал, что «нарядится в неё после, – если никто её не возьмёт»…

– Ну, а после что было? – приставали к нему.

– После?.. После мальчики ушли, а я… я на постели лежал… и, кажется, уснул…

– А как же ты здесь-то очутился?.. Зачем говорил разные разности?.. Нам всем и маме? – допрашивали дети.

– Маме?!. Тётушке?!. – очевидно испугался юродивый. – Не знаю!.. Я ничего, право, ничего не говорил!

Больше от «красноречивого капуцина» толку не добились.

Генеральша Белокольцева первая отошла от него, полная тяжких забот. Те глазаеё преследовали!.. Она знала их. Она знала всё лицо и всего человека той загадочной «маски»!.. Она всё больше в том убеждалась, и убеждение это леденило ей сердце: эта исчезнувшая бесследно маскабыла олицетворением князя Однорукова, – « князя-рыцаря», как был прозван, в преданиях их семьи, этот рано умерший красавец, отец её отца!.. В таком придворном костюме конца XVIII века он был изображён на полотне и ныне существовавшем в галерее их семейных портретов, находившейся в родовом имении её родичей, князей Одноруких. Она с детства знала, с детства бояласьэтих спокойных, гордых, как сталь холодных глаз «деда-красавца», деда, не даром оставившего по себе память гордого, « в чести непреклонного, князя-рыцаря»… Так говаривали ей в детстве все родные и её отец, пристыжая и убеждая, что нечего ей бояться прямого, пристально в душу глядевшего даже с портрета, взора отца его.

И вот теперь, в старости, она увидела этот взор наяву!

«Это он! Оннаучил этого нищего духом, этого блаженного Юшу! Онупрекал меня и приказывал каяться!»

Об этом всю ночь пробредила и промучилась Аполлинария Антоновна Белокольцева. Наутро она встала словно на десять лет состарившись, и сама никому не сказавшись, направилась в комнату Карницыных. Одного взгляда на Марью Леонидовну, детей её и на счастливое лицо её Наташи, было достаточно, чтобы убедиться в истине открытого им вчера: покойный муж её, скончавшись внезапно, не успел составить духовной, но успел передать свою шкатулку в подарок сыну своего друга и партнёра в делах. Карницыны думали, что это просто подарок на память, – умерший не имел сил им сказать, что писал отсутствовавшей жене о своём долге им; что в шкатулке есть потайной ящик, а в ящике вексель его на 50 тысяч и дубликат его письма…

Капуцин сказал святую истину. Он обеспечил Карницыных от нужды, а Белокольцеву спас от тяжких грехов. В том же году обе дочери её вышли замуж: Наташа за Леонида, а Сашенька за Щегорина же, да только за молодого, – не за отца, а за его богатого сына.