Вера Желиховская - Князь-рыцарь

Трудно передать впечатление этого сурового наставления. Смех замер; даже на лицах молодёжи было недоумение. У Щегорина лицо позеленело, и нижняя челюсть тряслась в его напрасных попытках засмеяться или что-нибудь ответить. Велико было общее поражение, но сильней всего преобладало в обществе удивление необъяснимому молчанию хозяйки дома, позволявшей так оскорблять в своём доме избранного ею жениха своей дочери. Все смотрели на неё в недоумении, некоторые в страхе, ожидая, что будет.

А Белокольцева стояла неподвижно и молча, будто под влиянием какого-нибудь наваждения, так что её можно было принять за окаменелую, если бы не глаза её, беспокойно бегавшие во все стороны, чтобы не встречаться с пристально устремлённым на неё взором молчаливого спутника словоохотливого капуцина…

Вдруг последний обернулся, ища кого-то глазами в толпе, их окружавшей, и поманил Леонида Карницына издалека. Тот подошёл смущённый.

– Вот хороший молодой человек! – сказал капуцин и положил руку на плечо студента. – Трудолюбивый, честный!.. Прекрасный жених для любой девушки… Тем более, что, ведь, он только теперь несостоятелен, а скоро, очень скоро получит наследие своего отца…

Капуцин перевёл взгляд на заметно бледневшую хозяйку дома и с особенным значением договорил:

– Он сам не знает, да, вероятно, не знаете и вы, что в той письменной шкатулке, которую покойный Сергей Фомич Белокольцев передал его матери перед смертью, заключается часть достояния, потерянного его отцом… Да! Да, молодой человек!.. Поищите в ней! Скажите матушке, осмотрите сегодня же с нею шкатулку – и в ней найдёте своё благосостояние, в потайном ящике.

– О, Господи!.. Да что ж это?.. Неужели вправду?!.

Все повернулись по направлению, откуда раздался этот возглас. Там Марья Леонидовна, схватившись рукою за стул, чтобы не упасть, другою закрыла глаза, ослеплённые мгновенной надеждой.

Вмиг Наташа уже стояла, обнимая её и шепча:

– Пойдём! Пойдём, голубушка, посмотрим!.. Откуда ж знать ему, что папа дал Леониду шкатулку? Если он это знает, значит всё знает!

А между тем, капуцин, склонившись к уху Аполлинарии Антоновны, прошептал ей внушительно:

– Письмо имело дубликат, а при нём вексель… Пора, пора покаяться!.. Помни и ты час смертный!

Кто стоял близко, те слышали эти странные слова и ужаснулись перемене лица Белокольцевой. Ни одного слова не возразила она капуцину, а вся помертвев, опустилась на стул и закрыла лицо руками, поникнув головой.

Все внутренне волновались ужасно, но, вместе с тем, какой-то необъяснимый гнёт лежал на всех. Будто чьё-то холодное веяние оледенило всё общество; даже дети и молодёжь присмирели, в недоумении глядя на странную пару «ряженых».

Молчавший всё время высокий красавец с окаменелым лицом, наконец, отвёл глаза от хозяйки дома, медленно повернулся и пошёл, увлекая за собой и капуцина. Большинство последовало за ними, а с оставшихся возле хозяйки будто разом снялось онемение. Все заговорили: «Кто такие? Что за странные, дерзкие люди? И откуда набрались они смелости смутить всё общество! Напугать «дорогую Аполлинарию Антоновну» какими-то глупыми речами!.. Надо узнать! Надо просто заставить этого капуцина снять маску. Потребовать от него объяснения, извинений!..»

Пока вокруг ещё не пришедшей в себя Белокольцевой суетились почётные гости, на другом конце залы раздались крики, суета ещё большая, и все туда бросились, не исключая самой генеральши, дрожащей и бледной. Там, среди расступившейся в страхе детворы и молодёжи, распростёртый на полу лежал капуцин, покинутый своим товарищем… Что случилось? Почему ему сделалось дурно? Куда девался «маркиз»?.. Никто ничего не понимал и рассказать не мог, хотя все говорили разом.

Они шли вместе, потом «маркиз» оставил «капуцина», которого со всех сторон задерживали расспросами, и один пошёл вперёд… Но только что толпа их разделила, и маркиз вышел, – кажется, вышел, – куда? кажется, в переднюю… Одним словом, едва его не стало с ним рядом, капуцин зашатался, и прежде, чем успели его поддержать, упал на пол и лежал, очевидно, без чувств…

– Так скорее же сымите с него маску! Дайте воды! – наконец, нашлись некоторые. – Воды!.. Одеколону!.. Спирту, скорее!

«Ага! Вот теперь-то мы узнаем, кто этот штукарь!» – в то же время, порадовались многие, бросаясь разоблачать интересного всезнайку, красноречивого обличителя и оракула.

Впереди всех была Аполлинария Антоновна. Робости теперь в ней не было и следа! Она пригнулась к бедному, беспомощно лежавшему капуцину; своими руками отбросила с головы его капюшон, сорвала седую бороду, сдёрнула маску… и отступила, вместе с другими, не веря своим глазам.