Иероним Ясинский - Мотылёк

Маска, недолго думая, прыгнула из санок и, стараясь скрыть себя за шубой Раковича, проскользнула в калитку. Слышно было, как отъехал извозчик Раковича, и как подъехали другие санки, как брякнула щеколда, и как энергично ругнул кого-то маленький господин с мухой в носу.

Ракович вёл Мотылька за руку по тёмной лестнице.

– Он, пожалуй, будет ждать! Хорошо, что я запер калитку!.. Ты дрожишь? Тебе холодно?

– Я боюсь, – отвечал Мотылёк со слезами. – Мне холодно. Я без калош. Неужели же он будет ждать?

– Будет ждать… Да Бог с ним! Не думай о нём, Мотылёк! Думай о том, что нет худа без добра!

Игнат Павлович спал богатырским сном. С большим трудом разбудил его барин. Лакей отворил дверь и, почёсываясь, спросил:

– Вы одни?

– Тише… Свечку!

– Нигде не достал. Ходил и к хозяйской племяннице – нету. Нету, одним словом.

– Иди за мной, Мотылёк. Не осуди моё хозяйство. Побудем впотьмах.

– Чудесно и впотьмах, – заявил Игнат Павлович.

– А вы, идиотская душа, исчезайте! Молчать!.. Лежите, наконец, в передней, но будьте мертвы…

– Да будьте спокойны! Духу не подам!

Ракович увёл Мотылька в свою комнату. Он уговорил девушку снять платок и ротонду и посадил её на кровать. Было темно, и только при бледном отсвете снега, падавшем в комнату, Ракович различал ноги Мотылька. Молодые люди молчали.

Ракович взял Мотылька за локти.

– Сними маску. Тебе душно. Сними.

– Неужто он всё там?

– А наверно!

– Это ужасно. Я сниму маску, потому что всё равно не видно.

– Я слышу, как скрипит снег под его шагами. Дай сюда маску. Жаль, что я не вижу ничего. Даже так близко ничего не вижу.

– Есть люди, которые и в темноте видят. Кошки видят.

– Да, кошки видят. Но если впотьмах нельзя видеть, зато можно целоваться, – сказал Ракович и притянул к себе девушку.

…Прошло несколько часов. По мере того, как светало, общие очертания лица её становились яснее. Это лицо было оригинально и, может быть, красиво, но, во всяком случае, очень молодо. Глаза сидели глубоко, сближенные у тонкого, орлиного носика. Тёмно-алые губы улыбались чуть-чуть кверху. По обеим сторонам выпуклого лба с тёмными сросшимися бровями бежали мягкие густые волосы.

Она встала и накинула ротонду. Ракович дремал, а девушка подсела к столу и опёрла голову на руки. Что-то нелепое и дикое, постыдное и непонятное случилось с нею, и ей было странно всё это – и она не знала, какое оправдание придумать себе. Она не плакала, но чувствовала, что как-то вдруг постарела и уж не засмеётся больше беспечным смехом. Точно какой-то ангел всё время был с нею и осенял её своим крылом, а теперь улетел, покинул её, и она осталась без всякой защиты. Угар прошёл.

Рассвело.

Ракович вскочил, протёр глаза.

– Неужели ты, Мотылёк – не сон? – спросил он, потягиваясь.

– Не говорите мне ты… Проводите меня… Или не надо… Посмотрите только, нет ли кого на улице.

На лице её опять была маска, и Ракович опять заинтересовался ею. Но от девушки веяло теперь холодом.

Он смутился.

– Что с тобой?

– Разве вы не знаете? Я в западню попала.

– Напротив, я спас вас от жениха с мухой в носу.

Она постояла, увидела его легкомысленное, насмешливое лицо, вспомнила свою домашнюю обстановку… Из огня да в полымя – вот её спасение. Разумеется, она теперь выйдет за этого противного человека… Но отчего бы Раковичу не жениться на ней?

– Чей это портрет у вас? – спросила она.

– Моей богини!

Она сделала нетерпеливое движение и сказала:

– Нет, что я за дура! Я просто с ума сошла! До свидания!

Ракович пошёл вперёд, чтобы проводить её. За воротами никого не было.

– Уходите, могут увидеть! – сказала она.

– Да. Останемся же друзьями, Мотылёк!

– Хорошо, останемся, – произнесла она тихо с раздумьем.

Ракович вздохнул с облегчённым сердцем. Было около семи часов, и улицы были ещё пустынны. Она протянула ему руку, и он вернулся к себе, довольный её благоразумием.

В спальне он застал Игната Павловича, который, ухмыляясь, рассматривал какую-то смятую и сильно разорванную вещь, найденную им на полу. Ракович взглянул с усталым и равнодушным видом. То были крылышки Мотылька.