Но мытарства магика не кончились. На улице его встретил клубный буфетчик и, разведя руками, сообщил неприятную новость. Старшины каждый порознь соглашаются уступить клубный зал под магический вечер; но решение это может вступить в законную силу лишь по утверждении его собранием. «Когда же собрание?» – «А денёк придётся подождать». Магик уныло смотрел на сытую фигуру буфетчика в бобровой шубке и под зонтиком. Согнув колени и держа руки в карманах своего куцего пальто, Павел Климентьич дрожал от холода, и нос его из красного сделался синим.
– Придётся поискать новый зал, – проговорил он с отчаяньем.
Ему удалось застать смотрителя уездного училища. Когда он вошёл в переднюю, горничная испугалась и убежала. Дети высунули из дверей головы и тоже удрали. Высунула голову толстая дама и, вскинув на магика круглые, жёлтые глаза, скрылась в тревоге. Наконец, вышел сам смотритель, молодой геморроидальный человек, сильно пахнувший водкой. Расспросив гостя, он сухо объяснил ему, что «согласно циркуляра г-на министра народного просвещения», в зданиях учебных заведений «никоим образом» не могут быть терпимы спектакли.
Магик пошёл к председателю мирового съезда. Если в городе нет театра, то, в крайнем случае, бродячему артисту приходится давать представления в камерах мировых судей. Ставни в доме были закрыты. Магик вошёл в ворота. Собака сердито тявкнула на него из-под крыльца; припустил дождь. Тириони вскочил в стеклянный коридорчик. Тут он увидел дверь, которая была не заперта, и очутился в доме.
Было мрачно. В комнатах царил страшный беспорядок: где кровать со скомканным одеялом, где холодный самовар и неубранная посуда. На диване лежала девушка; увидев магика, она схватила со стула юбку и закрылась ею с головой. Из следующей комнаты доносился мерный атласный звук. Магик вошёл. При догорающих свечах, в синей табачной атмосфере, пропитанной пуншевым запахом, вокруг большого стола сидели и стояли молодые и старые люди, кто без сюртука, кто в одном белье. Они точно замерли. В этом зловещем полусвете, среди этого зловещего молчания, когда не смели ни кашлять, ни даже дышать, когда нервы у всех напряглись до высшей степени, точно в комнате – труднобольной и вот-вот умрёт, и все прислушиваются, чтоб уловить его последний, чуть слышный вздох, среди этой мучительной обстановки и этих застывших от ожидания лиц, особенно бледной, мертвенно-зелёной фигурой казался высокий тонкий господин, с пышными каштановыми волосами, очень светлой бородкой и маленьким потухшим лицом. Жизнь сосредоточивалась только в его глазах, сверкавших стальным блеском. Он глядел на карты, которые проворно ложились перед ним. Вдруг взгляд его погас, вздох облегчения вырвался у всех из груди, игроки задвигались, зашумели. Карта была бита. Банкомёт загрёб целый ворох ассигнаций, а высокий господин повернул к магику своё безжизненное лицо.
– А, очень хорошо! – сказал он, шатаясь и силясь улыбнуться. Он не понимал, о чём говорит магик. – Обратитесь к письмоводителю… Ваше дело… Да как вы сюда попали?! Вам зал? Какой зал?! Подите к чёрту! Трифон! Вечно спит, каналья… Трифон!!!
Но магик не стал дожидаться Трифона. Он сам ушёл торопливым шагом, ругая себя и этого судью, превратившего день в ночь и выместившего свой проигрыш на нищем.
Пришлось опять идти в клуб. Магик согласился подождать «денёк». Буфетчик пожурил его за нетерпение. Может, и два дня понадобится обождать – экая важность!
Смеркалось. С пустым желудком, озябший и не чуя ног от усталости, не на радость вернулся магик домой.
VI
Вечером заехал доктор. Он успокоил Марильку, велел класть на голову ребёнка лёд, а ножки окутать и согревать бутылками с кипятком. Когда он прощался, рука его слишком долго сжимала руку молодой женщины.
Но вся эта ночь и весь следующий день прошли для магика и его жены в мучительной тревоге. Ребёнок умирал. Он страшно похудел и посинел. Он не кричал. Только по временам слабый стон срывался с его застывающих губ.
Чтоб не глядеть на ребёнка и не видеть убитого лица Марильки, магик бродил по городу. В типографии он держал корректуру афиши, в клубе пил с буфетчиком, играл на бильярде.
Типографщик и капельмейстер раза два прибегали в гостиницу и таинственно шептались с хозяином; тот утвердительно кивал головой. Доктор Тириони понял, что речь идёт о том, есть ли у него деньги. Он вёл себя как фат, требовал вина, закусок, пирожного и приносил всё это жене. Но она ни до чего не дотрагивалась.
Читать дальше