Александр Дюма - Записки полицейского (сборник)

Сара писала прежнему хозяину, чтобы в память о некогда оказанных ею услугах он соблаговолил на следующее же утро прислать к ней адвоката для ее защиты. Первые одиннадцать слов второго предложения: «какова бы ни была причина, вы не должны отвергать моей просьбы» – были жирно подчеркнуты, к тому же я с большим трудом разглядел, что слово «важность» было заменено на слово «причина».

– У арестантки не было никакой необходимости изводить бумагу на подобные просьбы, – заметил тюремщик, – ведь старый Джексон и шести пенсов не даст, чтобы кого нибудь спасти от виселицы.

– Я с вами совершенно согласен, любезнейший, – кивнул я. – Скажите, вы лично знакомы с бывшим хозяином Сары?

– В глаза его никогда не видел, господин Уотерс, но от надежного человека знаю, что этот мошенник давно занимается ростовщичеством. Нет у него ни страха божьего, ни совести, ни чести: сдирать такие страшные проценты за ссуду ничтожной суммы денег! А уж до того скуп и гадок с бедными людьми, что его здесь называют не иначе как Жестокосердый Джексон.

– Прекрасно, сейчас же пошлите ему письмо, а завтра мы увидим… доброй ночи!..

– Доброй ночи! Дай вам бог удачи, господин Уотерс, до завтра!

Мои предчувствия сбылись. Спустя некоторое время после прибытия арестантов в уголовный суд гилфордский адвокат, пользовавшийся большой известностью в графстве, явился в суд в качестве защитника обвиняемых.

По его просьбе судебное заседание отменили, Сара и Доукинс были отведены обратно в тюрьму, и адвокат получил возможность свободно разговаривать с ними столько, сколько сочтет нужным.

Соучастие Джексона в преступлении у меня уже сомнений не вызывало, но я не имел права настаивать на тщательном обыске в его доме единственно потому, что, вопреки своей крайней скупости, он обеспечил своей бывшей служанке законную защиту, и в том случае, если бы устроенный мною обыск ничего не дал, я мог прослыть клеветником. Я написал в главное управление, попросив суперинтенданта [1]дать мне распоряжение, как вести дело в этом случае. Тот ответил, что на мне лежит обязанность по организации и контролю расследования, но оно должно быть устроено с особой осторожностью и мне не следует ограничивать себя во времени и деньгах, чтобы обнаружить доказательства соучастия Джексона.

Должен заметить, что после продолжительной беседы с арестантами гилфордский адвокат предложил внести в суд довольно значительную сумму в качестве залога, добавив, что господин Джексон готов ее удвоить, если потребуется. Но это предложение было отвергнуто.

Суд и вынесение приговора подозреваемым были отложены до слушаний в сюррейском графском суде, которые должны были открыться только весной. Торопиться с расследованием было бесполезно.

Я устроился в селении насколько смог удобно, нисколько не досадуя, впрочем, на свое уединение, тем более что жатва была в самом разгаре, а нет ничего милее, веселее и оживленнее небольшого селения Феругам, когда хороша погода и изобилен урожай хмеля.

Упиваясь прелестями сельской жизни, я втайне продолжал свое расследование. Все мое внимание было обращено на ростовщика, и всякая мелочь, которую я узнавал о его вкусах, характере и привычках, еще больше убеждала меня в его виновности. Один лишь страх доноса мог принудить это каменное сердце расстаться с деньгами для защиты арестованных. Но мне требовалось доказательство его соучастия в преступлении, а его то я и не имел и никак не мог найти.

Однажды в полдень, лежа на траве и рассеянно наблюдая за сбором хмеля, я думал о предмете постоянных своих размышлений – старом ростовщике, когда Гаррис, аптекарь, у которого я снимал квартиру, вдруг подошел ко мне и сказал с самодовольным видом:

– Сходите взгляните, любезнейший господин Уотерс, на прелюбопытную картину, а именно – на Жестокосердого Джексона, его старую глухую жену и молодую чету, его постояльцев. Они, все четверо, собрались в трактире и пьют напропалую.

– Как! Скупой Джексон проматывает деньги в кабаке?! – воскликнул я. – В самом деле стоит посмотреть!

Я тотчас последовал за аптекарем. Спустя несколько минут мы вместе вошли в трактир, где расположилось это странное общество. Они устроились у окна. Указав на четверых пирующих, господин Гаррис меня оставил.

Выражение физиономии Джексона вполне соответствовало тому прозвищу, которым его наградили. Это был мужчина невысокого роста, костлявый, с холодным скуластым лицом и густыми бровями. Ростовщику было на вид лет шестьдесят. Его серые, глубоко посаженные глаза сверкали каким-то зловещим блеском.