Поэтому из Гейдельберга Теодор перебрался в Мангейм и поселился там, как нам известно, возле театра, который мог соперничать с лирическими сценами Франции и Италии. Я говорю «Франции и Италии», потому что мы должны помнить, что говорим о периоде, за пять или шесть лет до которого развернулась музыкальная борьба Глюка и Пиччини в Королевской Академии искусств и художеств.
Итак, Гофман обосновался в Мангейме, где нанимал жилье возле театра и содержал себя своим творчеством: живописью, музыкой и поэзией, а также на несколько червонцев, что присылала его добрая мать. Именно в эту минуту, присвоив себе право хромого беса, мы приподняли потолок его комнаты и показали его нашим читателям, неподвижно стоящим у стены за шторой, задыхающимся и устремившим взгляд на паперть церкви иезуитов.
Теодор Гофман еще больше сосредоточил свое внимание, когда на пороге церкви, несмотря на то что служба еще не закончилась, показались две дамы. Но в следующий миг юноше пришлось отвлечься: в дверь постучали. Молодой человек не ответил и лишь топнул ногой от нетерпения. Стук раздался снова. Гофман бросил на дверь яростный взгляд, словно желая испепелить докучливого посетителя. Постучали и в третий раз, но молодой человек оставался неподвижен. Он твердо решил не открывать. Тогда из-за двери послышался голос:
– Теодор!
– А, Вернер, это ты, – проговорил Гофман.
– Да, это я. Ты не хочешь, чтобы тебя беспокоили?
– Нет, что ты, – ответил юноша и поспешил открыть дверь.
В комнату, несколько смутившись, вошел молодой человек с белокурыми волосами. Он был года на три или четыре старше Гофмана, бледен и худощав. Едва появившись в дверях, юноша положил руку на плечо своему другу и поцеловал его в лоб, как сделал бы старший брат.
Они и вправду были как братья. В детстве мальчики жили и воспитывались в одном доме, и потому Захария Вернер, будущий автор «Мартина Лютера», «Атиллы», «Двадцать четвертого февраля» и «Креста на Балтийском море», рос под присмотром сразу двух женщин – своей матери и матери Гофмана. К несчастью, обе страдали от нервного расстройства, которое со временем перешло в сумасшествие. По наследству недуг этот достался их детям и проявился в фантастическом воображении Гофмана и мечтательном расположении духа Захарии.
Друзья детства были неразлучны: когда Вернер изучал право в Гейдельберге, Гофман бежал к нему от своего дяди; когда же сам Теодор переселился в Мангейм, потому как лучшая музыка звучала именно там, то за ним последовал и Захария. Поселившись в Мангейме, вдали от семьи и нежной материнской заботы, два молодых человека почувствовали в себе страсть к путешествиям, неотъемлемой части воспитания немецкого студента. Друзья мечтали посетить Париж. Вернеру было любопытно посмотреть, до чего довел Францию террор; Гофман же желал насладиться французской музыкой и сравнить ее с итальянской. Но особый интерес для него представлял Орфей в опере, потому как в душе Теодор Гофман лелеял надежду стать директором театра.
Вернер, хотя и воспитывался в благочестивой семье, все же был повесой. Ему так и не терпелось воспользоваться этой странной свободой нравов, царившей во Франции в 1793 году. Один из приятелей Захарии, недавно вернувшийся из Парижа, так занимательно рассказывал обо всех прелестях своего путешествия, что у восторженного студента голова пошла кругом.
Гофман надеялся посетить французские музеи, о которых был немало наслышан; кроме того, им руководило желание сравнить итальянскую живопись с немецкой. Одним словом, как бы ни были различны причины, по которым друзья стремились во Францию, их намерение только крепло день ото дня. Чтобы исполнить свое желание, друзьям недоставало лишь одного – денег. Однако случай решил все. По странному стечению обстоятельств в один и тот же день Захария и Гофман получили от своих матерей по пять червонцев.
Десять червонцев составляли около двухсот ливров, а это хорошенькая сумма для двух студентов, живущих на пять талеров в месяц, тем не менее для путешествия этих денег было недостаточно. Тогда молодые люди решили попытать счастья в игре, и так как эта мысль посетила их обоих одновременно, они приняли ее за божественное Провидение. Риск был велик, но в случае выигрыша они могли получить такую сумму, с которой смело можно было отправляться в кругосветное путешествие.
Сказано – сделано. Вернер и Гофман поспешили в один из игорных домов, которые открывались в Мангейме с первого мая, когда вместе с весной наставало и время лечения на водах. Вернер первым испытал судьбу и после пяти попыток потерял свои пять червонцев.
Читать дальше