Array Сборник - Бородинское поле. 1812 год в русской поэзии (сборник)

Говоря о «такой минуте», Пушкин имел в виду неясность исхода русско-польских военных действий и свою тревогу по этому поводу.

Гробница святая – место погребения М. И. Кутузова в Казанском соборе в Петербурге.

Публикуя первые три строфы этого стихотворения в статье «Объяснение» («Современник», 1836, кн. 4), посвященной стихотворению «Полководец», Пушкин писал: «Слава Кутузова неразрывно соединена со славою России, с памятью о величайшем событии новейшей истории. Его титло: спаситель России; его памятник: скала Святой Елены! <���…> Один Кутузов мог предложить Бородинское сражение; один Кутузов мог отдать Москву неприятелю; один Кутузов мог оставаться в этом мудром деятельном бездействии, усыпляя Наполеона на пожарище Москвы и выжидая роковой минуты, ибо Кутузов один облечен был в народную доверенность, которую так чудно он оправдал!»

Стихотворение посвящено памяти М. Б. Барклая де Толли (1751–1818), главнокомандующего русскими войсками в начале вторжения Наполеона в Россию. Его план, основанный на заманивании неприятеля в глубь страны и сохранении русской армии, не нашел поддержки у русского народа и войска, и Барклай был заменен М. И. Кутузовым.

В рукописи после слов: «Там, устарелый вождь! как ратник молодой…» следуют стихи:

«Это стихотворение, – писал Пушкин, – заключает в себе несколько грустных размышлений о заслуженном полководце, который в великий 1812 год прошел первую половину поприща и взял на свою долю все невзгоды отступления, всю ответственность за неизбежные уроны, предоставя своему бессмертному преемнику славу отпора, побед и полного торжества. <���…> Минута, когда Барклай принужден был уступить начальство над войсками, была радостна для России, но тем не менее тяжела для его стоического сердца. Его отступление, которое ныне является ясным и необходимым действием, казалось вовсе не таковым: не только роптал народ, ожесточенный и негодующий, но даже опытные воины горько упрекали его и почти в глаза называли изменником. Барклай, не внушающий доверенности войску, ему подвластному, окруженный враждою, язвимый злоречием, но убежденный в самого себя, молча идущий к сокровенной цели и уступающий власть, не успев оправдать себя перед глазами России, останется навсегда в истории высоко поэтическим лицом».

У русского царя в чертогах есть палата … – Имеется в виду военная галерея в Зимнем дворце в Петербурге, где собраны портреты свыше 300 генералов, участников Отечественной войны 1812 г. Портреты написаны английским портретистом Дж. Доу (1781–1829), приглашенным для этого в Россию в 1819 г., и русскими живописцами А. В. Поляковым и В. А. Голике в 1819–1828 гг.

… Бросался ты в огонь, ища желанной смерти … – В Бородинской битве Барклай появлялся на самых опасных участках сражения, подолгу оставался под огнем, наблюдая за действиями войск, сам водил полки в атаку. Он писал Александру I: «26 августа не сбылось мое пламеннейшее желание: Провидение пощадило жизнь, которая меня тяготит».

Неоконченное стихотворение к 25-летней годовщине основания Лицея.

Куницын А. П. – преподаватель «нравственных и политических наук» в Царскосельском лицее.

Наш Агамемно́н – Александр I. Агаме́мнон – герой «Илиады» Гомера, предводитель греческого войска во время Троянской войны.

… новый царь … – Николай I.

Н. М. Языков (1803–1846) – один из самых ярких поэтов пушкинской поры. Пушкин ценил его дарование, видя в его поэзии «избыток чувств и сил», «буйство молодое». Поэты встретились в Тригорском, где Языков гостил в имении своего друга А. Вульфа, и подружились. В гостях у Пушкина, на мальчишнике, устроенном накануне свадьбы (1831), Языков познакомился с Д. В. Давыдовым. Поэты продолжали дружить и в последующие годы.

Послание к Д. В. Давыдову высоко оценено современниками. Получив это стихотворение, Давыдов писал: «Кто противится бессмертию, а вы меня к нему несете, как в поднебесную орел голубя, – мощно и торжественно. Что за стихи! Что за прелесть! Впрочем, что же не прелесть из произведений ваших?» Огромное впечатление стихотворение произвело на Пушкина. Н. В. Гоголь писал в своих воспоминаниях: «Живо помню восторг его в то время, когда прочитал он стихотворение к Давыдову, напечатанное в журнале. В первый раз увидел я тогда слезы на лице Пушкина».