Жорж Онэ - Парижанка

– Сесиль также немножко смахивает на брата. Последний раз, когда мы у вас завтракали, она и ее брат волновались целый вечер. Я вскапывал клумбу под окном гостиной и слышал их разговор вдвоем. Я не совсем понял, что они говорили, только мои дети, по-видимому, соглашались друг с другом.

Этот безыскусственный рассказ старика произвел заметное впечатление на Розу. Она прошлась с ним несколько шагов к цветникам, оставляя в отдалении отца и госпожу де Ретиф, которые сели на скамью у колодца, где так чудно благоухали розы.

– В чем же они соглашались друг с другом? – спросила девушка.

– Да насчет того, что маленьким людям лучше сидеть дома.

– Разве им показалось, что мы дурно их принимаем?

– Нет, как это можно! И не думайте, мадемуазель Роза. А только всяк знай свое место – вот где мудрость. Так говорил Проспер, и сестра соглашалась с ним… Да и еще многое другое в том же роде, что я не совсем разобрал. Сесиль повторяла: «Выбрось это из головы. Ты прав». Что следовало Просперу выбросить из головы – не знаю. Может быть, он рассчитывал получить важную должность на заводе Леглиза, да ошибся в расчете. Все это пройдет, мадемуазель Роза.

– Да, все проходит, – подтвердила она, слегка опечаленная.

– Исключая любви и преданности, когда она укоренилась так глубоко, как в наших сердцах.

– Вы доказали это, – произнесла молодая девушка, серьезно кивнув головою. – И я никогда не забуду того, что встретила от вас.

Она вернулась к отцу и госпоже де Ретиф, которые разговаривали между собою у колодца в цветах. Великолепный день догорал; становилось свежо, и в этом пестром благоухающем цветнике приятная истома одолевала чувства, убаюкивала мысль, усыпляла заботы, которые тонули в сладком покое, близком к счастью.

– Позвольте мне, сделать вам букеты, сударыни! – сказал старый садовод.

И тут же принялся срезывать цветы, бережно разбирая стебли и щелкая садовыми ножницами.

Превенкьер с минуту осматривался кругом с растроганным видом.

– Когда я жил в Трансваале, – сказал он, – то был готов порою отдать что угодно за один только час среди такой благодати, как здесь.

– Нет надобности быть в пустыне, – заметила госпожа де Ретиф, – чтобы насладиться вполне впечатлением, которое вы испытываете… Я также его разделяю, поверьте.

Превенкьер поднял глаза на дочь с выражением тревожного вопроса. Он точно говорил: «Ну, а ты, Роза, порицаешь меня за то, что я чувствую себя счастливым с вами обеими?» Тонкая улыбка невольно появилась на губах дочери, Она окинула взглядом Валентину и отца, после чего произнесла с необычайною мягкостью:

– Дорогой отец, я всегда буду радоваться тому, что доставляет радость тебе.

Внезапная краска бросилась в лицо госпожи де Ретиф. Ей показалось, что этими словами Роза одобрила планы своего отца. Сердце забилось у нее с необыкновенной силой. Что-то вроде стыда смутило эту женщину, действовавшую с таким холодным расчетом там, где другие выказывали столько прямоты и сердечной искренности. В первый раз ясно сознала она свою испорченность, и у нее мелькнула мысль, что она недостойна того жребия, которого добивается; Однако Валентина была слишком смела и решительна, чтобы долго поддаваться подобному малодушию. Она подняла голову и показала отцу и дочери свое обворожительное, сияющее лицо. Старик Компаньон возвращался к ним, держа по целому снопу чудесных цветов в каждой руке. Он подал их Валентине и Розе:

– Букеты эти скоро увянут, но не увянет память о вашем очаровательном присутствии в моем доме.

Дамы с довольной улыбкой приняли и букеты, и комплимент. Вместе с Превенкьером, в сопровождении почтенного кассира, они вышли на улицу и сели в экипаж, с сожалением покидая мирный цветущий уголок, где на них повеяло безмятежным счастьем.

Догадка Валентины подтвердилась: встревожила и напугала Жаклину сердобольная госпожа де Рово. Однажды вечером, когда кутящая «ватага» была обречена на скуку, благодаря отсутствию Томье, госпожи де Ретиф и Леглиза, нежная подруга толстяка Бернштейна, рассерженная тем, что ей приходилось терять время за игрою в покер, вместо того чтобы по привычке носиться по увеселительным местам, вздумала сорвать сердце на своей приятельнице с помощью разных язвительных намеков.

– Это, должно быть, Томье сманил от нас Леглиза с Валентиной. Красивую роль играет он во всей этой истории, нечего сказать!

Жаклина сделала вид, что не слышит. Она не хотела понимать. Замеченная ею холодность Жана уже и без того тревожила молодую женщину, и она систематически удаляла все, что могло бросить свет на это печальное обстоятельство. Но госпожа де Рово не сдавалась и продолжала минуту спустя: