Жорж Онэ - Парижанка

– Мужчина всегда чей-нибудь любовник. Дочь вашего друга едва ли считает меня только что конфирмованным [Конфирмация – у католиков – т. наз. таинство миропомазания, совершающееся над детьми (7—12 лет) ] мальчиком. Она не так несведуща в жизни. Да наконец, бросить Жаклину, чтоб жениться на ней, чего-нибудь да стоит, и, по-моему, это должно скорее польстить мадемуазель Розе.

– Вопрос характера. Жаклина молода, красива, соблазнительна. Мадемуазель Роза может опасаться, чтобы привычка не привела вас обратно в одно прекрасное утро к госпоже Леглиз и чтоб покинутая женщина не сделала из своей соперницы жену только по имени. На этот счет можно сказать многое, и дело выходит гораздо сложнее, чем вы полагаете.

– Вот я и пришел, с вами посоветоваться. Придумайте что-нибудь.

– Зная хорошо Розу Превенкьер, я думаю, что с ней лучше действовать начистоту. Эта девушка – сама искренность. Вы знаете, как она поступила со своим отцом. Такая же будет она и с мужем. Впрочем, вы к ней не подходите.

– Благодарю покорно.

– Говорю это мимоходом, чтобы меня не обвинили в недальновидности. Мое решение тем не менее остается неизменным. Я заключила с вами союз и не отступлю ни перед чем ради успеха нашего предприятия. Однако, сделавшись вашей союзницей, я не была внезапно поражена тупостью. У меня ещё осталось здравое суждение. А эта маленькая мещаночка Роза со своими идеями пятидесятых годов совсем вам не пара. Она плывет еще под парусами, тогда как вы… о, вы пользуетесь паровой машиной высокого давления! Недолго вам проплавать благополучно вместе.

– Самое важное – отвалить от берега. Пустившись в море, я предприму кое-какие мелкие улучшения и преобразования, которые изменят ход моей спутнице, Вдобавок, смотря по надобности, можно и уменьшить свою скорость.

– Вы говорите серьезно? Это решено?

– Клянусь честью, жизнь, которую я веду, опротивела мне вконец! Беспрерывные увеселения с разными Рово, Варгасами, Тузарами! Любовные интрижки с женщинами, дающими вам понять, что они делают какое-то одолжение, уступая вашим ласкам, потому что это смертельно им надоело, но надо же чем-нибудь вознаградить ваши труды и заботы! Нечто вроде жетона за присутствие на заседании, право! А мужья этих дамочек, которых нужно выносить, когда они не в духе, утешать, если они проигрались перед обедом в «бридж»), и развлекать, когда им нечего делать! Все это очень мило до тридцати лет, но по прошествии этой счастливой эпохи зрелости подобное препровождение времени становится отвратительным, мерзким, и, чем продолжать его, лучше пойти в клубные крупье или наложить на себя руки!

– Я начинаю думать, что вы не шутя созрели для того, чтобы сделаться хорошим мужем. Я и не подозревала в вас такого нравственного сознания. Вы сильно стареете!

– Ведь, кроме вас, я не заикнулся бы о таких вещах ни единой женщине! Но мне хорошо известно, что вы меня поймете, так как наша участь одинакова, и вы также жаждете спокойствия на лоне общественного уважения, отдыха в регулярной жизни. С вас довольно зависимости от мужчины, способного увлечься модисточкой с улицы Мира, или прогореть на глупейших спекуляциях, или скончаться некстати – вообще по той или иной причине оставить вас ни с чем, Вам надоели гостиницы, хотя бы и в модных местах, не так ли? Хоть скромный дом, если уж нельзя иначе, да свой. Долой временное, подавайте нам постоянное! Одним словом, приличный брак с идеальным пятидесятилетним господином, который наделен толстым карманом, иллюзиями, жаждет любви и позволит водить себя за нос: с Превенкьером, чтобы не называть его по имени!

Валентина не отвечала. Она задумалась. В нескольких словах Томье резюмировал с беспощадной точностью ту жизнь, которую она вела в продолжение десяти лет. И горечь, отвращение подступали ей к горлу. Он говорил правду. Ее истомило блестящее, но непрочное существование и тоска по мирному счастью. То, в чем так смело сознавался ее союзник, она скрывала, но чувствовала так же, как и он. Оба они подошли к решительному часу. Надо было свернуть с дороги, чтобы не пришлось тащиться до могилы по утомительному пути.

– Вам что, вы богаты, Жан! – сказала, наконец, госпожа де Ретиф. – Вы можете оставаться независимым, если пожелаете.

– Я живу остатками отцовского наследства. У меня прекрасная обстановка и тридцать тысяч годового дохода. Если ограничиться клубной кухней, игрой по маленькой, посредственными сигарами, наемным экипажем, можно как-нибудь пробиться, но достаточно ли этого? Прибавьте сюда одиночество, отсутствие семьи, экономка для ухода за мной и комнатный лакей, который будет беситься, если не станешь отпускать его по вечерам, и исполнять свое дело спустя рукава. Дорогая моя, молодость красит все. Когда же начнешь спускаться под гору, надо к чему-нибудь пристроиться, а с этой целью пока еще ничего не придумано лучше брака. Жаклина говорит мне: «Мы состаримся вместе; вы всегда найдете у меня уютный уголок». Черт возьми! Разумеется! Но ведь мне придется туда ходить. В этом все! Приятно иметь этот уютный уголок у себя в доме, а не у чужих.