Виссарион Белинский - <Стихотворения Полежаева>

…с унылыми мечтами,
И вечный сон, над мирными крестами,
И смерть, и жизнь летали перед нами,
И я искал покоя мертвецов!

Иль затая дыханье на устах,
Во тьме ночей стерег ее в волнах, —
Где, иногда, под сумрачною ризой,
Бела, как снег, – волшебные красы,
Она струям зеркальным предавала,
И между тем стыдливо обнажала
И грудь и стан – и ветром развевало
И флер ее, и черные власы…
Смертельный яд любви неотразимой
Меня терзал и медленно губил;
Мне снова мир, как прежде, опостыл…
Быть может… нет! мой час уже пробил,
Ужасный час, ничем неотразимый! {13}

Ах, как ужасно быть живым,
Полуразрушась над могилой!..

На пиру у жизни шумной,
В царстве юной красоты.
Рвал я с жадностью безумной
Благовонные цветы.
Много чувства, много жизни
Я роскошно потерял, —
И душевной укоризны,
Может быть, не избежал.
Отчего ж не с сожаленьем,
Отчего – скажите мне —
Но с невольным восхищеньем
Вспомнил я о старине?
Отчего же локон черный,
Этот локон смоляной,
День и ночь, как дух упорный.
Все мелькает предо мной?
Отчего, как в полдень ясный
Голубые небеса —
Мне таинственно прекрасны
Эти черные глаза?
Почему же голос сладкой,
Этот голос неземной,
Льется в душу мне украдкой
Гармонической волной?
Что тревожит дух унылой,
Манит к счастию меня?
Ах! не вспыхнет над могилой
Искра прежнего огня!
Отлетели заблуждений
Невозвратные рои —
И я мертв для наслаждений,
И угас я для любви!
Сердце ищет, сердце просит
После бури уголка;
Но мольбы его разносит
Безотрадная тоска!

В сердце кровь
От тоски замерла,
Мир души погребла
К шумной воле любовь!
Не воскреснет она!

Кто идет перед толпою
На широкой площади
С загорелой красотою
На щеках и на груди?
Под разодранным покровом.
Проницательна, черна —
Кто в величии суровом
Эта дивная жена?
Вьются локоны небрежно
По нагим ее плечам,
Искры наглости мятежно
Разбежались по очам;
И страшней ударов сечи,
Как гремучая река,
Льются сладостные речи
У бесстыдной с языка.
Узнаю тебя, вакханка
Незабвенной старины:
Ты – коварная цыганка,
Дочь свободы и весны!
Под узлами бедной шали
Ты не скроешь от меня
Ненавистницу печали,
Друга радостного дня.
Ты знакома вдохновенью
Поэтической мечты,
Ты дарила наслажденью
Африканские цветы!
Ах, я помню!.. Но ужасно
Вспоминать лукавый сон:
Фараонка, не напрасно
Тяготит мне душу он! {14}
Пронеслась с годами сила,
Я увял – и наяву
Мне рука твоя вручила
Приворотную траву!

Ахалук, мой ахалук,
Ахалук демикотонный,
Ты – работа нежных рук
Азиатки благосклонной!
Ты родился под иглой
Отагинки {15}чернобровой,
После робости суровой
И любви во тьме ночной;
Ты не пышной пестротою —
Цветом гордых узденей,
Но смиренной простотою —
Цветом северных ночей,
Мил для сердца и очей…
Черен ты, как локон длинный
У цыганки кочевой,
Мрачен ты, как дух пустынный —
Сторож урны гробовой!
И серебряной тесьмою,
Как волнистою струею
Дагестанского ручья,
Обвились твои края.
Никогда игра алмаза
У могола на чалме,
Никогда луна во тьме,
Ни чело твое, о База —
Это бледное чело,
Это чистое стекло,
Споря в живости с опалом,
Под ревнивым покрывалом,
Не сияли так светло!
Ах, серебряная змейка,
Ненаглядная струя —
Это ты, моя злодейка,
Ахалук суровый – я!

Кто любит негу чувств, блаженство сладострастья —
И не парит в края азийские душой?
Кто, пылкий юноша, который в море счастья
Не жаждет век утратить молодой?
Пусть он летит туда. . . . . .
И населит красой блестящий свой гарем!
Там жизни радость он познает и оценит
И снова обретет потерянный эдем!..
Там пир для чувств и ока!
Красавицы востока,
Одна другой милей,
Одна другой резвей,
Послушные рабыни,
Умрут с ним каждый миг!
С душой полубогини,
В восторгах огневых,
Душа его сольется,
Заснет – и вновь проснется,
Чтоб снова утонуть
В пучине наслажденья!
Там пламенная грудь
Манит воображенье;
Там белая рука
Влечет его слегка
И страстно обнимает;
Одна его лобзает,
Одна ему поет,
Горит и изнывает,
. . . . .
Прелестные подруги,
Воздушны, как зефир,
Порхают, стелют круги,
То вьются, то летят,
То быстро станут в ряд.
Меж тем в дыму кальяна.
На бархате дивана,
Влюбленный сибарит
Роскошно возлежит
И, взором пожирая
Движенья гурий рая,
Трепещет и кипит,
И к деве сладострастья
Залог желанный счастья —
Платок его летит…
. . . . .
Но где гарем, но где она,
Моя прекрасная рабыня?
Кто эта юная богиня,
Полунагая, как весна,
Свежа, пленительна, статна,
Резвится в бане ароматной?
На чьи небесные красы
С досадной ревностью власы
Волною падают приятной.
. . . . .
Кого усердная толпа
Рабынь услужливых лелеет?
Чья кровь горячая замлеет
В объятьях девы огневой?
Кто сей счастливец молодой?
Ах, где я? Что со мною стало?
Она надела покрывало,
Ее ведут – она идет:
Ее любовь на ложе ждет…
. . . . .
Так жрец любви, игра страстей опасных,
Пел наслажденья чуждых стран
И оживлял в мечтаньях сладострастных
Чувств очарованных обман.
Он пел – души его кумиры
Носились тайно вкруг него,
И в этот миг на все порфиры
Не променял бы он гарема своего!..