Реми Гурмон - Книга масок

Мысли являются Максу Эскампу почти всегда в образах, полных значения. Его поэзия эмблематична. Действительно, в его первом сборнике «Dominical» [190]мы находим иногда описания тех эмблем, которыми обычно украшались назидательные книги, особенно во Фландрии: «Le miroir de Philagie» [191](«Den Spieghel van Philagie»), «Созерцание Мира», («Beschouwing der Vereld»). Чудесное искусство Yan Luiken'a внесло сюда бесконечное разнообразие. На фоне различных обстановок перед нами открывается душа человека то в образе юноши, то в образе молодой девушки, то в образе ребенка. Она откликается на впечатления природы, входит в жизнь, занимается определенным делом, катается в челноке, удит рыбу, охотится, танцует, страдает, срывает розы или чертополох. Большею частью все это проникнуто манерностью и притворной наивностью. Однако, в этих эстампах много мистической поэзии. Вот как ощущает и передает ее Макс Эскамп.

Здесь эмблематичность очевидна. Эмблема это образ, с помощью которого идея, страсть, добродетель, даже чистая абстракция принимают материальную оболочку, сохраняя собственные имена. Душа раздваивается: она функционирует параллельно с телом, которое не теряет при этом своей самостоятельной роли. Эмблема многим отличается от символа. Символ возносит жизнь на высоту отвлечения, эмблема низводит абстракцию на уровень жизни.

(Размышляя на эту тему, я пришел к заключению, что творчество Метерлинка имеет в большинстве случаев эмблематичный характер. «Смерть Тентажиля» кажется настоящим эстампом Luiken'a. Точно так же все ужасное, кошмарное, оккультное в изображении Одилона Редона эмблематично по своей форме).

Всякая эмблема вырастает из абстракции. Пейзажи, люди, материальные предметы всегда выступают тут в особенном освещении. Символ представляет природу такою, какая она в действительности, и мы можем интерпретировать ее, как нам угодно. Эмблема утверждает истину. Образом она пользуется лишь с мнемонической целью. Некоторые эмблемы Макса Эскампа, словно миниатюры молитвенника, полны великолепной тьмы, вызывающей долгие грезы. Я не думаю, чтобы со времени «La nuit obscure de l'âme» [192]эмблематическая поэзия могла похвастать страницами такого же достоинства.

Возлюбленная ждет с тревогою запоздавших ангелов. Эскамп близко знаком с ними. Можно подумать, что они целыми легионами реют среди его фантазий. Он взывает к ним, ставит им вопросы, открывает перед ними свою душу. Он видит их. Видит, как птицы клюют из их рук: поэт, эти птицы – твои стихи.

Следующая книга видений Эскампа отображает «золотую легенду» Св. Девы, Девы Фландрии, и свет ее горит еще ярче обыкновенного. Эскамп поднимается на «башню из слоновой кости», на высоту фламандского гения, сколько хватает его сил. Оттуда маяки кажутся ему звездами. Оттуда он воспевает:

После прелестной литании он смиренно просит прощения:

С высоты башни он приветствует море, его корабли: