Артур Дойл - Сквозь волшебную дверь. Мистические рассказы (сборник)

Но, если политические взгляды Напьера и кажутся странными, то как полководец он был очень талантлив, и сочинение его заслуживает всяческого уважения. В его книге есть отдельные места (например, описание штурма Бадахоса, выступление английских фузилеров {298}у Альбуэры, продвижение французских войск у Фуэнтес д’Оноре), которые запоминаются на всю жизнь. Эта книга – достойный памятник величественной главе в истории Британии. Последнее предложение в ней гласит: «Так закончилась великая война, а с ней ушла в прошлое и память о той службе, которую сослужили своей стране ее ветераны». Участвовала ли Англия хоть в одной войне, о которой нельзя было бы сказать того же?

Приведенная мною цитата из книги Мерсера натолкнула меня на мысль о военной литературе, посвященной Англии тех лет. Она не так многочисленна, разнообразна и единодушна, как французская, но не менее интересна. Я заметил, что, если я оказываюсь в большой библиотеке и не знаю, за что взяться, обычно, после примерно получасового колебания и рассматривания обложек, я снимаю с полки книгу военных мемуаров. Человек более всего любопытен, когда он настроен серьезно, и серьезнее всего он бывает настроен, когда на кону стоит его жизнь. Однако из всех военных, отдавших дань литературе, интереснее всего те, которые увлечены своим делом и в то же время достаточно культурны, чтобы видеть суть своей работы в ее истинном свете и с пониманием относиться к более тонким чувствам остального человечества. Таким человеком был и Мерсер, хладнокровный боец, дисциплинированный и мужественный (однажды, когда у него между ног со свистом пролетел осколок разорвавшейся бомбы, он даже не пошевелился), и в то же время задумчивый философ, питающий слабость к размышлениям наедине с самим собой, любящий детей и цветы. Его описание великой битвы, увиденное глазами командира артиллерийской батареи, стало классическим. Многие другие солдаты Веллингтона оставили о ней воспоминания. Горец Энтон, стрелок Харрис, Кинкайд из того же рода войск. У меня есть чудесная книга, в которой собраны их воспоминания под прекрасной редакторской обработкой доктора Вильяма Генри Фитчетта {299}. Поистине удивительно, что этих героев прошлого воскресил для нас скромный священник нонконформист из Австралии, но это великий пример сплоченности британской расы, которая в пятидесяти разбросанных по всему миру уголках все еще скорбит над этим эпизодом истории и гордится им.

И, прежде чем я прекращу свою довольно беспорядочную и слишком уж затянувшуюся болтовню, еще одно слово о тех двух одинаковых красных томах, которые стоят в самом конце полки. Это «Жизнь Веллингтона» Вильяма Максвелла, и я не думаю, что вы не найдете лучшей или написанной более живым языком биографии. Прочитавший ее почувствует к этому великому воину то, что чувствовали его ближайшие последователи, – не восхищение, а уважение, тем более, что сам он меньше всего хотел чтобы им восхищались, и отнюдь не приветствовал этого. «Не будьте дураком, сэр!» – ответил он одному доброму соплеменнику, который выкрикнул несколько восторженных слов, когда увидел его. Веллингтон был довольно необычным человеком, грубым и черствым. Самый бездушный охотник и тот любит своих собак, но Железный Герцог не только не проявлял какой-то любви к тем людям, которые служили ему, но даже презирал их. «Все они – отбросы общества, – говорил он. – Все английские солдаты записались в армию только для того, чтобы пить. Это факт. Исключительно для того, чтобы пить». Отдавая приказания, он почти всегда сопровождал их изрядной долей необоснованных упреков, и это тогда, когда героические действия его армии заслуживали самой высокой похвалы. После окончания войн он встречался со своими бывшими боевыми товарищами почти исключительно по службе, когда того требовали дела. И все же, случись очередная война, каждый воин его армии, от генерал-майора до простого барабанщика, хотел бы видеть своим командиром его. Как сказал один из них: «Вид его длинного носа стоил тысячи штыков на поле боя». Они сами не были неженками, и им не было дела до любезностей, пока удавалось гнать француза и в хвост, и гриву.

На войне это был проницательный и осторожный человек, но в обычной жизни ум его был достаточно ограничен. Как государственный деятель он всегда служил примером безграничной преданности долгу, самопожертвования и бескорыстия. Однако он был яростным противником расширения прав католиков, билля о реформе парламентского представительства и всего того, на чем строится наша нынешняя жизнь. Он так и не смог понять, что пирамида должна стоять на основании, а не на вершине, и что, чем больше пирамида, тем шире должно быть основание. Даже в военном деле он противился любым изменениям, и мне неизвестно ни об одном улучшении, которое появилось бы по его почину в течение всех тех лет, когда авторитет его был поистине безграничен. Порка, это унизительное наказание, которое лишало человека самоуважения и ломало дух, неудобное обмундирование, которое сильно замедляло продвижение войск, старые казенные правила устава – все это для него было незыблемо. С другой стороны, он противился введению ударно-капсюльного замка в мушкетах, оснащенных старыми кремниевыми замками, которые были сложнее и не так надежны. Ни в военном деле, ни в политике он так и не сумел заглянуть в будущее.