Артур Дойл - Сквозь волшебную дверь. Мистические рассказы (сборник)

Прежде чем сесть в кабину, я хорошенько осмотрел крылья, руль направления и рычаг подъема. Все было в порядке, никаких неполадок я не заметил. Потом я завел мотор и убедился, что работает он идеально. Как только меня отпустили, я взлетел почти сразу, на минимальной скорости. Сделав пару кругов над взлетным полем, чтобы разогреть мотор, я на прощанье качнул Перкинсу и остальным ребятам крыльями, выровнял плоскость и стал набирать скорость. Машина гладко, как ласточка, скользила по ветру миль восемь-десять, пока я чуть-чуть не задрал нос и она не стала набирать высоту по большой спирали к скоплению облаков наверху. Чтобы не пострадать от увеличивающегося давления, очень важно подниматься медленно.

Для английского сентября был необычно душный и жаркий день, в воздухе стояла тишина и чувствовалась тяжелая влага, как перед сильным дождем. То и дело налетали порывы ветра с юго-западной стороны. Один был такой резкий и неожиданный, что я не успел к нему подготовиться и меня на какую-то секунду развернуло на пол-оборота и чуть не закружило. Помню времена, когда порывы ветра, вихри и воздушные карманы считались главной опасностью для летчиков, но это было давно, еще до того, как мы научились делать мощные моторы. Так вот, как только я достиг облаков (альтиметр {567}показывал три тысячи), пошел дождь. Правильнее было бы сказать, безумный ливень! Он барабанил по крыльям и хлестал мне в лицо, очки тут же запотели, и я почти ничего не видел. Пробиваться через него было сложно и, честно говоря, очень неприятно, поэтому я сбавил скорость. Когда я поднялся выше, дождь превратился в град, пришлось разворачиваться. Один из цилиндров заглох (думаю, грязная заглушка), но сил было еще предостаточно, поэтому я продолжал спокойно подниматься. Через какое-то время он снова заработал, и я услышал ровное, мощное урчание, все десять цилиндров запели как один. И это то, за что мы должны благодарить наши современные глушители, потому что наконец-то можем следить за работой двигателей на слух. Как они скрипят и визжат, когда что-то не в порядке! В старые времена эти мольбы о помощи не были слышны, потому что все звуки перекрывал оглушительный грохот мотора. Если бы пионеры авиации могли вернуться в наш мир и увидеть всю красоту и совершенство, которые пробрели летающие машины ценой их жизни!

Примерно в девять тридцать я приблизился к облакам. Подо мной почти неразличимая от дождя простиралась равнина Солсбери. Полдюжины аэропланов кружили над ней на высоте где-то в тысячу футов и были похожи на маленьких черных ласточек на зеленом фоне. Вот, наверное, они удивлялись, зачем это мне понадобилось подниматься в облака! Потом в один миг над всем, что было внизу, как будто задернули серую штору, теперь вокруг себя я видел лишь насыщенные влагой туманные вихри. Я ощутил отвратительный, влажный, липкий холод, но поднялся над градом, а это уже было хорошо. Облако было темным и густым, как лондонский туман. Мне так захотелось из него побыстрее вылететь, что я стал еще выше задирать нос машины, пока не звякнул автоматический сигнальный звонок и я не почувствовал, что соскальзываю с кресла. Промокшие насквозь крылья сделали меня тяжелее, чем я думал, но постепенно мгла начала рассеиваться, и вскоре я оказался выше первого уровня облаков. Высоко надо мной навис второй, кудрявый опалового цвета. Теперь над головой у меня был светлый, без единого просвета потолок, а подо мной – темный, такой же беспросветный пол. Мой моноплан по широкой спирали медленно поднимался между этими двумя безбрежными океанами. В небе чувствуешь себя ужасно одиноко. Один раз мимо меня пронеслась большая стая каких-то маленьких водных птиц, они очень быстро летели на запад. Мне было приятно услышать хлопанье их крыльев и мелодичные крики. Я почему-то подумал, что это чирки, но из меня плохой зоолог, так что я мог и ошибиться. Теперь, когда мы, люди, сами стали птицами, нам надо бы научиться узнавать своих собратьев.

Ветер подо мной кружил и раскачивал широкую облачную равнину. Один раз на ней образовалась гигантская воронка, и сквозь нее, как будто в глазок, я увидел далекую землю. Где-то глубоко-глубоко подо мной пролетел большой белый биплан. Думаю, это был почтовик, который курсирует между Бристолем {568}и Лондоном. Потом воронка сомкнулась, и я снова оказался в одиночестве.

В начале одиннадцатого я достиг нижнего уровня верхнего облачного слоя. Он состоял из легкого прозрачного пара, быстро перемещающегося с запада. Все это время ветер постепенно усиливался, и теперь скорость его (я посмотрел на измеритель) была двадцать восемь миль в час. Было уже очень холодно, хотя альтиметр показывал всего девять тысяч футов, но двигатель работал замечательно, так что мы плавно шли вверх. Облака оказались плотнее, чем я ожидал, но постепенно они стали более разреженными, я поднимался через золотистый туман, пока неожиданно не вынырнул из него в совершенно чистое прозрачное небо, в котором не было ничего, кроме ослепительно сверкающего солнца над головой. Надо мной, докуда хватало глаз, все было голубым и золотистым, а внизу простерся безбрежный серебряный океан. Была четверть одиннадцатого, стрелка барографа {569}указывала на двенадцать тысяч восемьсот. Я продолжал подниматься все выше и выше, внимательно прислушиваясь к мерному гудению мотора, и при этом следил во все глаза за часами, указателем числа оборотов, уровнем горючего и масляным насосом. Не удивительно, что авиаторов называют людьми без страха. Когда внимание твое занято таким количеством приборов, у тебя просто не остается времени думать о себе. Примерно в это же время я обратил внимание на то, как ненадежно ведет себя компас после подъема над землей на определенную высоту. На пятнадцати тысячах он показывал почти строго на восток с небольшим отклонением на юг. Свое истинное положение я сумел определить по солнцу и ветру.