Гектор Мало - Без семьи

Пока мы ходили от двери к двери, прося, чтобы нас пустили ночевать, Зербино забежал в один дом и быстро выскочил оттуда с коркой хлеба в зубах. Увидев это, Витали сказал:

– Поговорим вечером, Зербино!

Я совсем было забыл про это, но, когда Витали начал резать хлеб, я заметил, что Зербино приуныл.

– Пусть вор идет в угол, – строго сказал Витали, – он будет спать без ужина.

И Зербино отправился ползком в угол, на который указал ему хозяин. Он зарылся с головой в наваленный в сарае папоротник, и мы его больше не видели. Только изредка доносилось до нас его жалобное повизгивание.

Наказав Зербино, Витали дал мне кусок хлеба, взял другой себе и, ужиная, стал кормить Капи, Дольче и Проказника, давая им равные кусочки хлеба.

Мы с матушкой Барберен жили в последнее время далеко не роскошно, но все-таки перемена показалась мне ужасной. Как вкусен казался мне горячий суп, даже и без масла, который подавался у нас на ужин! А как тепло было около очага и в моей постельке, когда я закутывался в одеяло до самого подбородка!

Ничего этого теперь не было. Приходилось радоваться и тому, что есть хотя бы папоротники вместо постели.

Я страшно устал, ноги у меня болели, и я дрожал в своей мокрой одежде. Была уж ночь, а я и не думал спать.

– У тебя стучат зубы, – сказал Витали. – Тебе холодно?

– Да, немного.

Он открыл ранец.

– Вот тебе сухая рубашка и жилет, – сказал он. – Разденься, завернись в них, а потом заройся в папоротник. Тогда ты быстро согреешься и заснешь.

Однако я согрелся не так быстро, как думал Витали. Долго ворочался я с боку на бок и был слишком измучен и несчастлив, чтобы быстро заснуть.

Неужели то же самое будет каждый день? Неужели мне придется все время ходить и мокнуть под дождем, спать в сараях, и рядом не будет никого, кто бы пожалел и приласкал меня? Ведь матушки Барберен нет и я никогда не увижу ее! Когда я думал об этом, слезы лились у меня из глаз.

Вдруг я почувствовал чье-то теплое дыхание и, протянув руку, дотронулся до мягкой шерсти. Это был Капп. Он тихонько подошел ко мне, осторожно ступая по папоротнику, лег рядом со мной и лизнул мне руку.

Тронутый этой лаской, я обнял и поцеловал его. Он слегка взвизгнул и, сунув свою лапу в мою руку, придвинулся ко мне еще ближе. А я забыл и свое горе, и свою усталость. Теперь я уже не был одинок: у меня был друг.

Следующим утром мы снова пустились в путь. Дождь перестал, небо было голубое и, благодаря ветру, грязь высохла. Птицы весело распевали, а собаки прыгали около нас. Временами Капи подбегал ко мне, поднимался на задние лапы и лаял. А я понимал, что это значит. «Ободрись, не унывай!» – говорил он мне.

Капи был необыкновенно умен, и я с первого же дня подружился с ним и стал понимать его, хоть он и не умел говорить.

Так как я жил все время в деревне, мне было очень интересно посмотреть на город. Но Уссель со своими старинными домами и башнями совсем мне не понравился. Да мне, впрочем, было не до него. Я все время думал о чудесной лавке, где продаются башмаки.

Наконец мы дошли до грязной жалкой лавчонки и, спустившись по трем ступенькам вниз, очутились в каком-то темном подземелье. Солнце, должно быть, никогда не заглядывало сюда. Неужели башмаки продаются в таком отвратительном месте?

Но Витали знал, куда пойти, и через несколько минут я с восторгом надел кожаные, подбитые гвоздями башмаки, которые были в десять раз тяжелее моих деревянных.

И Витали не ограничился только одними башмаками. Он купил мне все, что обещал: бархатные панталоны, голубую курточку и шляпу. Положим, бархат был сильно потерт, а шляпа выцвела от дождя и пыли, но для меня все это было невиданной роскошью. Да, мой хозяин, вне всякого сомнения, самый лучший, самый щедрый и самый богатый человек на свете!

Я с нетерпением ждал минуты, когда мне можно будет надеть мое новое платье. Наконец мы добрались до постоялого двора. Витали вынул покупки и, к моему величайшему ужасу, обрезал мои бархатные панталоны так, что они могли достать мне только до колен.

Видя, что я с отчаянием гляжу на него, он сказал:

– Ты не должен походить на здешних детей, Реми. Теперь мы во Франции, и я одену тебя итальянцем, а если мы попадем в Италию, что весьма возможно, то ты оденешься как француз.

И заметив, что я все-таки ничего не понимаю, он прибавил:

– Кто мы? Артисты, один вид которых должен возбуждать любопытство. Неужели ты думаешь, что на нас обратили бы внимание, если бы мы вышли на базарную площадь, одетые так, как одеваются здесь все? Конечно нет!