Джеймс Гринвуд - Маленький оборвыш

James Greenwood

The True History of a Little Ragamuffin

Переделан с английского для детей А. Анненской

Художник Е. Голомазова

© Е. Голомазова. Иллюстрации, 2015

© ЗАО «ЭНАС-КНИГА», 2015

Джеймс Гринвуд (1833–1929), один из первых английских профессиональных писателей для детей, работал в области детской литературы более полувека. Его перу принадлежит почти 40 романов.

Как и многие другие английские детские писатели, Гринвуд отдал дань теме робинзонады («Приключения Роберта Девиджера», 1869). Однако он не был просто «развлекательным» писателем: лейтмотивом его творчества была жизнь бедноты, людей отверженных, брошенных обществом на произвол судьбы. Особую книгу, «Семь проклятий Лондона» (1869), писатель посвятил невыносимому быту жителей лондонских трущоб.

Самая известная книга писателя – «Подлинная история маленького оборвыша» (1866), стала чрезвычайно популярной в России, выдержав около 40 изданий. Герой книги, Джим, стал для русского читателя трогательным символом малолетнего лондонского нищего.

Затравленный мачехой, мальчик покидает родной дом. Но впереди его ждут не увлекательные путешествия, а полуголодное кочевье в компании с такими же, как он, детьми улицы, вечные поиски пищи, отчаяние и страх. Гринвуд рисует перед читателем то социальное болото, в котором рождается преступность, показывает, как постепенно люди, доведенные голодом и нищетой до отчаяния, превращаются в нелюдей.

У книги Гринвуда оптимистический финал: мальчику удается вырваться из беспросветной нищеты. Писатель верит в дружескую поддержку тех, кто тяжким и честным трудом утверждает себя на земле – и вселяет в читателя веру в светлую силу дружбы и труда.

Я родился в Лондоне, в доме № 19, в переулке Фрайнгпен, близ улицы Тернмилл. Читатель, вероятно, вовсе не знаком с этой местностью, а если бы он вздумал разыскивать ее, труды его остались бы безуспешными. Напрасно стал бы он наводить справки у разных лиц, которые, по-видимому, должны бы хорошо знать и эту улицу, и этот переулок. Мелочной лавочник, живший за двадцать шагов от моего переулка, в недоумении покачал бы головой в ответ на вопросы любознательного читателя; он сказал бы, что знает по соседству переулок Фрингпон и улицу Томмель, а тех странных названий, о которых ему говорят теперь, не слышал за всю жизнь; ему и в голову не пришло бы, что его Фрингпон и Томмель не более как исковерканные Фрайнгпен и Тернмилл.

Однако – что бы ни думал лавочник, но переулок Фрайнгпен существует, это несомненно. Наружный вид его и теперь точно такой же, каким был двадцать лет назад, когда я там жил; только каменная ступенька при входе в него сильно стерлась, да дощечка с названием его подновлена; вход в него такой же грязный, как прежде, и с таким же низким, узким сводом. Свод этот так низок, что мусорщик с корзиной должен чуть не на коленях проползать через него, и так узок, что лавочный ставень или даже крышка гроба могут служить ему воротами.

В детстве я не был особенно весел и беззаботно счастлив: главное свое внимание я постоянно обращал на гробы и на похороны. Через наш переулок проходит, особенно летом, множество похорон, и потому неудивительно, что я часто думал о гробах: я мысленно измерял всех наших соседей и соображал, возможно ли будет пронести их гробы по нашему тесному переулку. Особенно беспокоился я о похоронах двух особ. Во-первых, меня волновал толстый трактирщик, живший на улице Тернмилл и часто заходивший в наш переулок за кастрюлями и горшками, которые соседки брали у него и потом забывали возвращать. Живой, он должен был выходить из переулка боком, а что будет, когда он умрет, вдруг плечи его завязнут между двумя стенами?

Еще больше беспокоили меня похороны миссис Уинкшип. Миссис Уинкшип, жившая при входе в переулок старушка, была короче, но зато еще толще трактирщика. Кроме того, я от души любил и уважал ее, мне не хотелось, чтобы с ней даже после смерти обращались непочтительно, и потому я долго и часто задумывался над тем, как пронести ее гроб через узкий вход.

Миссис Уинкшип занималась тем, что давала напрокат тележки и в долг деньги фруктовым торговцам, жившим в нашем переулке. Она гордилась тем, что тридцать лет не ходила никуда дальше улицы Тернмилл, раз только сходила в театр, да и то вывихнула себе ногу. Она обычно сидела целые дни на пороге своего собственного дома; стулом ей служила опрокинутая корзина, на которой лежал для большего удобства мешок мякины. Сидела она таким образом чтобы подкарауливать фруктовых торговцев: она должна была требовать с них деньги, пока те шли домой, распродав свой товар, иначе ей часто пришлось бы терпеть убытки. В хорошую погоду она и завтракала, и обедала, и чай пила, не сходя со своего мешка.