Керри Гринвуд - Смерть в доке Виктория

Ветровое стекло разлетелось вдребезги. Только после этого Фрина Фишер сообразила, что противное жужжание, которое она слышала, несмотря на рев мотора «Испано-Сюизы», вовсе не комариный писк, как она решила поначалу. Ветровое стекло разбилось на тысячу кусочков, осыпав ее острыми, как бритва, осколками. Она нажала на тормоза, и огромный автомобиль плавно остановился. Фрина смахнула стеклянную крошку с шоферских очков и осторожно сняла их.

Кто-то стрелял в нее. Даже для такого года, как нынешний 1928-й, отмеченный промышленным кризисом и возрастающим страхом перед экономической катастрофой, это было уже слишком. Фрина наклонилась вперед и маленьким крепким кулачком в кожаной перчатке принялась сбивать остатки стекла. Ну и вечерок! Где же я?

Вдалеке вырисовывались очертания ворот дока Виктория. Фрина вглядывалась в черноту сквозь разбитое стекло, но почти ничего не увидела и не услышала. Всего в пятнадцати метрах от нее две темные фигуры мчались прочь по дороге. Один из убегавших снова выстрелил в нее. Пуля отскочила от крыла автомобиля и рикошетом отлетела в стену дока. Когда Фрина наконец нашла свою «Беретту», выбралась из машины и тщательно прицелилась, мужчины успели добежать до стены газового завода и вскарабкаться на нее.

Она опустила пистолет. Слишком далеко и слишком поздно. Убегавшие перелезли через стену из красного кирпича и скрылись. Фрина чертыхнулась, сунула пистолет в карман, осторожно сняла пальто и встряхнула его. Затем осмотрела автомобиль, убрала осколки стекла, проведя рукой в печатке по обшивке, – чтобы без опасений доехать хотя бы до ближайшего полицейского участка. Война кланов в Мельбурне? Маловероятно. Наверняка охранник у ворот что-то видел. По крайней мере он мог бы вызвать полицию.

Повернувшись к освещенным воротам, Фрина обнаружила, что в этой драме был и третий участник, который, впрочем, не очень-то интересовался действием. Он лежал на бетонной дороге, что вела к доку, и истекал кровью.

– Чертовы погремушки! – воскликнула Фрина, озираясь: не осталось ли поблизости других стрелков. – Под этими фонарями я была прекрасной мишенью. А так мило вечерок начинался!

На Фрине были широкие свободные брюки, ботинки, шляпка клоше, кремового цвета шелковая блузка и меховое манто из рыжей лисы. Просто сама элегантность; странно было видеть в свете газового фонаря, освещавшего площадку перед ангаром, такую женщину, ставшую на колени возле умирающего.

Фрина сняла манто, чтобы не испачкать, и просунула обтянутое шелком предплечье под тело, как она теперь разглядела, совсем молоденького юноши, чьи нестриженые соломенного цвета волосы были перепачканы дорожной грязью. Голова упала ей на плечо; Фрина ощупала раненого и обнаружила множество переломов. Ребра были буквально перемолоты, под ее пальцами они казались почти мягкими. В затылке бедняги зияло отверстие размером с пятишиллинговую монету, [4]и оттуда хлестала кровь.

Фрина стянула обе перчатки, скатала их и заткнула ими рану. Слабеющая рука схватила ее запястье, голубые глаза на миг открылись.

– Лежи смирно, – велела она. – Ты ранен. Кто-то стрелял в тебя и, черт бы их побрал, в меня тоже. Кто это был?

Голова качнулась, губы чуть шевельнулись. На пареньке были синяя рабочая рубаха без воротника и серый саржевый костюм, видимо, выглядевший вполне прилично, до того как парень решил отдать в нем Богу душу. Колени Фрины намокли и саднили от острого гравия. Она переменила позу. В ухо раненого было продето золотое кольцо, а на ключице красовалась синяя татуировка. Прописная «А» в круге.

– Вы говорите по-английски? – пробормотал он на диалекте, который Фрина не смогла распознать.

– Tu jaspines ti Francais, mon pauv’e? [5]