Григорий Сковорода - Дружеский разговор о душевном мире

Земнородный ничем скорее не попадает в несчастие, как скоропостижною наглостью, и скажу с приточником, что бессоветием уловляются беззаконные, есть бо крепки мужу свои уста, и пленяются устами своих уст. Посмотрите на людскую толпу и смесь, увидите, что не только пожилые, но и самые с них молодчики льстят себе, что они вооружены рогом единорога, спасающим их от несчастна, уповая, что как очам их очки, так свет и совет не нужен сердцу их.

Сия надежда сделала их оплошными, наглыми в путях своих и упрямыми.

А если мой молокососный мудрец сделается двух или трех языков попугаем, побывав в знатных компаниях и в славных городах, если вооружится арифметикою и геометрическими кубами, пролетев несколько десятков любовных историй и гражданских и проглянув некоторое число коперниканских пилюль? Во время оно Платоны, Солоны, Сократы, Пифагоры, Цицероны и вся древность суть одни только мотыльки, над поверхностью земли летающие, в сравнении нашего высокопарного орла, к неподвижным солнцам возлетающего и все на океане острова пересчитавшего. Тут-то выныряют хвалители, проповедующие и удивляющиеся новорожденной в его мозге премудрости, утаенной от всех древних и непросвещенных веков, без которой, однако, не худо жизнь проживалась. Тогда-то уже всех древних веков речения великий сей Дий пересуживает и, будто ювелир камушки, по своему благоволению то одобряет, то обесценивает, сделавшись вселенским судьею. А что уже касается Мойсея и пророков – и говорить нечего; он и взгляда своего не удостаивает сих вздорных и скучных говорунов; сожалеет будто бы о ночных птичках и нетопырях, в несчастный мрак суеверия влюбившихся. Все то у него суеверие, что понять и принять горячка его не может. И подлинно: возможно ли, чтоб сии терновники могли нечто разуметь о премудрости, о счастии, о душевном мире, когда им и не снилось, что Земля есть планета, что около Сатурна есть Луна, а может быть, и не одна? Любезные други! Сии-то молодецкие умы, плененные своими мнениями, как бы лестною блудницею, и будто умной беснующиеся горячкою, лишенные сберегателей своих, беспутно и бессовестно стремятся в погибель. Портрет их живо описал Соломон в конце главы 7-й в «Притчах» от 20 стиха. С таковыми мыслями продолжают путь к старости бесчисленное сердец множество, язвою своею заражая, нахальные нарушители печати кесаря Августа: «Спеши, да исподволь». Ругатели мудрых, противники Бога и предкам своим поколь, вознесшись до небес, попадутся в зубы мучительнейшему безумию, у древних адом образованному, без освобождения, чтоб исполнилось на них: «Видел сатану, как молнию…» Да и кто же не дерзает быть вождем к счастию? Поколь Александр Македонский вел в доме живописца разговор о сродном и знакомом ему деле, с удивлением все его слушали, потом стал судейски говорить о живописи, но как только живописец шепнул ему в ухо, что и самые краскотеры начали над ним смеяться, тотчас перестал. Почувствовал человек разумный, что царю не было времени в живописные тайны вникнуть, но прочим Александрового ума недостает. Если кто в какую-либо науку влюбился, успел и прославился, тогда мечтает, что всякое уже ведение отдано ему за невестою в приданое. Всякий художник о всех ремеслах судейскую произносит сентенцию, не рассуждая, что одной науке хорошо научиться едва достанет век человеческий.

Ни о какой же науке чаще и отважнее не судят, как о той, какая делает блаженным человека, потому, я думаю, что всякому сие нужно так, будто всякому и жить должно.

Правда, что говорить и испытывать похвально, но усыновлять себе ведение сие дурно и погибельно. Однако ж думают, что всякому легко сие знать можно.

Не диковина дорогу сыскать, но никто не хочет искать, всяк своим путем бредет и другого ведет, в сем-то и трудность. Проповедует о счастии историк, благовестит химик, возвещает путь счастия физик, логик, грамматик, землемер, воин, откупщик, часовщик, знатный и подлый, Богат и убог, живой и мертвый… Все на седалище учителей сели; каждый себе науку сию присвоил.

Но их ли дело учить, судить, знать о блаженстве? Сие слова есть апостолов, пророков, священников, Богомудрых проповедников и просвещенных христианских учителей, которых никогда общество не лишается. Разве не довольно для них неба и земли со всем вмещающимся. Сия должность есть тех, кому сказано: «Мир мой оставляю вам». Один со всех тварей человек остался для духовных, да и в сем самом портной взял одежду, сапожник сапоги, врач тело; один только владетель тела остался для апостолов.