Хроника частной жизни

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Упокоился Александр Валентинович на новом Ташкент-ском кладбище под тяжелой пирамидой памятника,на котором были выбиты даты жизни,а солнце огненной стезей уже наложило свой паутинный отпечаток на глину его могилы, создав клинопись трещин и развороты дуг как бы выписав астрологические знаки сфер,вставленных одна в другую,в которых запечатлен смысл халдейских звездочетов и судьбы мира и царств,где человек есть прах,но прах умной жизни, содержащей предел и беспредельное как смесь того и другого в тесных телах чисел рождения и смерти,возвращения через жизнь к вечности сущего.
Не знал Александр Валентинович,что сын его Валентин тоже недавно сошел в могилу,сраженный опытами с жестким излучением и укрепленный ласками органов ГПУ,пожелавших по-своему беседовать со строптивым вновь обретенным зак-люченным,который в лагере не ведал крупнозернистого покоя и добра,а одни только истязания голодом да мучения желез-ного духа в одиночных камерных норах,где гравер тьмы вы-резал смертельный лик на профиле мученика,исчезающего в истине счастья будущих поколений,желающих жить при ком-мунизме.
Растопырив руки счастья,жизнь принимала в свои объятия оставшихся в живых этой немногочисленной семьи,и Нина,с сыном и матерью возвращались поездом в Новосибирск, распрощавшись с Маней,остававшейся ликвидировать неслож-ное хозяйство их исчезающей семьи.
В туче темных переживаний от свалившихся на нее нес-частий Настасья Григорьевна не отходила от окна вагона, молча глядела на пустынные,незаселенные места,мелькавшие перед ее глазами в зигзагах запутанных рельсов и сине-зеле-ных далей, чокающихся в теплокрылых раздольях свистящего ветра, прохладой отдающегося в легких холода ночи,то,вдруг, жаркой струей в нечаянно-раздольном вихре,забивающим пылью и гарью гортань и бронхи.Жизнь простой,полуграмот-ной женщины,весь свой век трудившейся,не покладая рук, хлопотавшей о семье в тяжком труде бесконечного огорода,в жирных комьях земли и навоза которого она в жерновах вой-ны сумела сохранить семью,а теперь семья рушилась и не столько от старости,от объективных недомоганий,сколько от полчища исчадий новых теорий счастья,теорий,о которых-то и помыслить она,дочь бывшего крепостного не могла, усвоив в жизни одну твердую истину,что питаться человечиной немыс-лимо грешно.И теперь она воочию смогла видеть как люди истязают друг друга только из-за того,что по разному пони-мают,что такое счастье,в котором для этих людей прорастает пища демонов,с вдохновленным исступленьем,кидающегося на каждого с криком:”Это-Я счастье!”,а опоенный этими демона-ми мир пробует каждого на зуб,и счастье для них,как тот горизонт,в серо-зеленой синиве мелькающей перед ней из окна поезда,который уходит все дальше и дальше, когда подходишь к нему ближе и ближе.В какой-то миг, в едва раличимой дым-ке небес, она,вдруг,увидела Сашу, единственную любовь и единственного мужчину,которого она познала в жизни,с кото-рым было счастье и которого теперь нет.
На следующий день,когда все они,встреченные Алексеем, прибыли в Новосибирск,Настасья Григорьевна почувствовала сначало простое недомогание,а затем появилась высокая тем-пература и бред.У нее начиналось двустороннее воспаление легких.В безглазой кучности времени сульфамидные препа-раты еще не получили той особенной формы очистки, кото-рая и из гроба поднимает умирающих,а антибиотики,о чудо-действенном месте которых в усмирении пляски смерти не ведал еще и будущий сэр Александр Флеминг,спокойно раз-множались лишь в природе как тайне бытия.
Трагедию Нины,теряющей любимых брата,отца,мать под ободами колес жизни,кроме Алексея,никто понять и не хотел и не мог,да и разговаривать об этом было не с кем.Всех инте-ресовали карточки,жиры,промтовары,пучеглазые самоварные морды киноэкранных див,да скучные постановления о раз-витии сельского хозяйства и экономики народа,хотя дураку было ясно,чем чаще говорят о народе,тем меньше для него делается,чем больше свистят в уши о сельском хозяйстве,тем скорее оно разрушается,тем чаще снижают цены в госсек-торе,тем быстрее образуется дефицит,чем упорнее делают матрацы из народа,тем глупее становится население,тем больше претензий на исключительность создается в сознании всемогущего гегемона,которого же и давят,рвут,жгут и пожи-рают в еще большей степени,чем если бы вовсе о нем по-забыли в предбредовых схватках новых чувственных идей пе-рестройки общества,перенесшего разруху,голод и чуму.
Настасья Григоревна умирала на руках дочери,и это было счастье умереть на руках любимого человека.Такое было дано не всем в том странном времени,где сын и дочь доносили на родителей как обуржуазившихся в корне,как чуждых новому светлому сегодня,в котором лозунг,распред и соглядатайство были двигателями построения общества равных в узрении ис-ступленного мира коммунистического недалеко,которое все никак не наступало,а мировая революция превращалась даже в колхоз озлобленных угрюмых людей,до исступления весе-лящихся в напоенных светом подарках зрения великих мас-теров от кинематографии.Настасья Григорьевна умирала,но в тайниках своей простой,неграмотной и раскрепощенной души просто материнским чувством еще могла ощущать то бес-конечное родовое одиночество,с котором оставалась ее дочь, ее маленькая дочурка Нина и хотя ей шел уже двадцать шестой год,и у нее была любимая семья,которая потенциаль-но с ней одно и то же,но в толпокрылатом духе ее собст-венного Я уже не оставалаось никого,кто был бы с ней связан также близко как ее родители и брат,безвременно истертый жерновами рабоче-крестьянского Молоха.Конечно,она не мог-ла найти точные эквиваленты своим переживаниям потухаю-щего сознания,в котором протекали картины безрадостного детства,но большой и беззаветной любви к мужу,своим детям, картины непосильного крестьянского труда в городе,в кото-ром бы,казалось,не было никакого крестьянского труда,но труд находит сильных в труде,труд твердеет землей в руках таких беззаветно преданных земле-кормилице людей,которые уже почти сливаясь с ней,превращаясь в саму землю,шевеля губами,уже ощущая нечаянно-раздольный привкус холода не-бытия, все еще сопереживают с родными и близкими, хотя смерть в свои объятия умыкает каждого по одиночке,оставляя близким лишь материю тканей да ощущение духа передан-ного таинства жизни.
Нина,опустившись на колени перед холодеющими остан-ками матери,плакала навзрыд проголосным тяжелым криком, на который только способна зрелая женщина,криком,который уже никогда больше не повторится,поскольку он единственен в своем звучании и в дальнейшем превращается лишь в без-звучное содрогание духа,обливающее сердце слезами,но мозг, влитый в мудрость,уже не позволяет звуку тоски вырываться из гортани свободным криком раненной птицы,истекающей свободно льющейся алой кровью из раны разверзстой гру-ди.Всесстороннее живое существо в этот миг созерцает толь-ко самое лучшее из пережитых чувств,но не ума,факт созер-цания состоявшейся зрелости еще не опознается плачущим сердцем,но чувствуется в своем бесконечном сопереживании с уходящим близким человеком,в смерти которого обновляется душа страждущего.
Теплым осенним днем,когда золотые листья берез,хорошея в своем увядании, устилают ковром тоски тонкие паутины едва заметных тропинок кладбища,а медные листья хмурой багряно-красной рябины остывают в пополуденных лучах солнца,создающего ореол зеленого цвета неба сквозь трепе-щущую листву неопавших листьев,словно наступает шевеля-щееся затмение,хоронили Настасью Григорьевну на местном Новосибирском кладбище,совсем близко от того места,где рас-полагалась высоченная труба кочегарки института,где работал Алексей.Нина уже не плакала.Она стояла перед раскрытой могилой,в которой предстояло лежать останкам ее матери, и в темнеющих волосах этой яркой прежде блондинки,прогляды-вала первая изморозь седины,а сквозь ллойдовские стекла высокопреломляющих очков теперь уже на возникающий не-высокий могильный холм смотрела тоска глаз,тоска вни-мательной жизни души,тоска любящего сердца,тоска,которая уже никогда не исчезает из ее глаз в будущем,хотя глаза эти преобретают оттенок веселости,радости,сопереживания, вдох-новения,бесконечной любви,тоска,которая есть мудрость жиз-ни.
Душа проявляет энергию внутри себя, созвездиями подобия индивидуальности поднимая из недр молчания слово, превра-щается в свет,со струной собственного натяга жизни творится духовная иерархия от низшего к высшему,соприкасаясь с влажными ступнями слез переживания и ухода из этой кон-кретной жизни близких возникает внутренне дыхание прео-доления трудностей реальной жизни,в которой происходит становление человека,замещение его в этой жизни более муд-рой оболочкой состояния,которая не есть опыт,но дух опыта.В преодоленном духе замещается и сам ум в своей непреодо-лимости индивидуальности раз и навсегда заданной сложности мышления,задающего трепет возмужания,в котором и садов-ник, и палач лелеют ненадломленное чувство человека быть самим собой,а не копией,глинянное наполнение которой со-вершается в кутерьме клевещущих друг на друга козлов, зажигающих машин советских стук для распределения чече-вичной похлебки равенства в свальном грехе братства и завоеванной свободе нахальства.