Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

Дорога сворачивает к берегу озера, газик мелькает мимо темных елей и краснеющих кленов. На взгорке – десяток бревенчатых изб, деревушка, крохотное кладбище на краю. Одинокая корова лежит, черная на зеленой траве.

– Вот где жить надо, – кивает на деревушку Середа. – И на работу пешком, и сметанка.

Кусты уже выворочены из грядки машиной, отдираешь ботву, стряхиваешь налипшую землю, клубни – в корзину. А что черно под ногтями – даже приятно, а что согнувшись – для пресса полезно.

Петя тащит полную корзину – ссыпать. Девушка работает, сидя на корточках, двое парней вьются около, воркует красавец грузин. Она гибко выпрямляется – стройная, в сапожках, светлые волосы забраны пучком под теннисную кепку – и, узнав Петю, отворачивается, насупясь. Та самая, вчерашняя, что угодила в лужу.

Проскурин машет рукой, зовет. У газика стоят на меже двое, кто-то местный в потертой шляпе и незнакомый молодой человек. Они смотрят в Петину сторону.

– …А вы в первый же день, не успели приехать, ввязываетесь в драку. Как это вас угораздило?

Костюм с галстуком, телогрейка наброшена на плечи. У него открытое лицо. А человек в шляпе слушает равнодушно, стирает пот с коричневой, задубелой шеи.

– Я-то при чем? – бормочет Петя, глядя исподлобья.

– Это вам не школа, это вуз. На ваше место – десятки желающих. Нам далеко не безразлично, какую мы оставим по себе память. От нас ждут работы, помощи реальной, а вы… Выпили, что ли?

Проскурин молчит. Петя повернулся и пошел прочь.

Середа угощает грузина сигаретой.

– А у вас картошка растет? Или привозная?

– Вот такая! – Тот разводит ладони на ширину арбуза. – Слушай, девушку знаешь – вон высокая, кепка теннисная?

Петя молча принимается за работу. Возвращается Проскурин.

– Ты не гоношись. – Он усмехается. – Все уладим, только без шуму. Зачем ты ему козью морду сделал?

– Чего там? – настораживается Середа.

– Я же еще и виноват, в драку влез… Что за тип?

– Эх ты, в лицо надо знать начальство. Это Волков Серега, секретарь комитета.

– Не связывайся, – советует Василий. – Характеристики небось писать будут. Еще выгонят.

– Девушку видишь? – приступает к Проскурину грузин. – Вон блондинка высокая – в кепке. Как зовут, скажи?

– Нравится? – невозмутимо спрашивает Проскурин. – Опоздал ты, брат, уже забито. Карташов ее вчера в лужу загнал, теперь должен жениться…

Петя довольно смеется вместе со всеми.

Вечером он топтался у общежития. В раскрытые окна звенели голоса, шла обычная вечерняя суета у девушек. Его заметили, пофыркали.

– Вызовите Аню Баскину.

Переспрашивают нарочно громко. Он терпеливо ждет. Через некоторое время она показалась на пороге, такая же угрюмая, как днем.

– Можно вас на два слова?

Поколебавшись, она подошла к калитке:

– Я вас слушаю.

Всем видом показывала, что на ерунду у нее времени нет. Зрительницы устроились у окошка.

– Пойдемте погуляем?

Почему-то с ней он робел.

– Гулять – как? – экзаменует. – Свежим воздухом дышать? Или как в деревне говорят – он с ней гуляет?

– Мы же в деревне…

– Ясно… – смотрела она прямо в лицо, свободно и высокомерно. – А как же с разбитой физиономией? Я же стесняться буду.

– Я вполсилы, этой стороной. Может, заживет до свадьбы.

Засмеялась наконец.

– Я смотрю, ты без комплексов, – сказала она, переходя на “ты”. – Пошли. Дома еще хуже.

– Плохо устроились?

Она поморщилась:

– Ненавижу дур. И они меня тоже.

За поселком дорога шла по дамбе. По одну ее сторону лежало озеро в лесных берегах, по другую – пруды, частью спущенные, с обнажившимся черным илом. Посередине пруда возились несколько человек по грудь в воде.

– Тут карпов разводят, – сказала Аня. – Я не пойму, они сейчас ловят или разводят?

– Для меня это – вообще темный лес, – заметил Петя.

Тишина стояла пронзительная, солнце садилось.

– За что тебя били?

– Они не сказали.

– Недаром мне в деревне жутко, – сказала она неприязненно. – Дикари.

Он смотрел на нее с любопытством.

– У меня отец с матерью расходились, заткнули меня к родственникам в Кемеровскую область на целых два года. Я так и не привыкла, – спокойно, со взрослым апломбом рассказывала она. – Я один раз заблудилась. Знаешь, как страшно в лесу! Идешь и чувствуешь, что ты тут чужой, тут своя жизнь, которую тебе никогда не понять. А ты – так, букашка. Пропадешь – и ни одна веточка не шелохнется… Пойдем обратно, – вдруг попросила она.