Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

В вестибюле Петя угощает его сигаретой. Он качает головой:

– Свои курю, – и вытаскивает смятую “Приму”.

Взгляд у него колючий, настороженный. Скулы торчат на широком лице.

– Я тебя помню, физику в одном потоке сдавали. – И протягивает руку все так же хмуро: – Василий.

– Петр.

В толкучке на выходе новый знакомый тычет пальцем:

– Вон тоже наш, из шестой. Батя у него академик.

Петя усмехается – толстый, губастый, в очках, да еще и кудрявый. Достанется ему.

На ступеньках стоит крепко сколоченный солдат со списком.

– Как фамилия? – спрашивает он, смерив Петю взглядом. – Воронец?

– Карташов.

– Есть такой. Ты – Середа, знаю, – кивает он Василию и зычно окликает: – Шестая группа, второй поток! Все ко мне!

Около него сбивается стайка ребят и несколько девушек.

– Я за старосту, – объявляет солдат. – Фамилия Проскурин, звать Николай. Отъезд на картошку – завтра утром. Сбор в восемь ноль-ноль у института. Иметь с собой резиновые сапоги, ватник, головной убор. Опоздавшие добираются своим ходом. Вопросы есть? – И, не дожидаясь, стягивает с плеча фотоаппарат. – Есть предложение – сняться всей группой по такому случаю.

– У меня нет ватника, – говорит девушка.

Проскурин уже наводит на фокус, машет рукой, сдвигая тех, кто с краю. Все посмеиваются, но послушно образуют группу, а губастый сын академика ложится в костюме прямо на ступеньки и подпирает голову.

– Пятигорский есть? – спрашивает солдат.

– Я Пятигорский, – отвечает очкарик. – Снимай быстрей.

– Воронца одного нет, – говорит Проскурин и, выдернув из толпы первого попавшегося парня, просит: – Будь другом, щелкни.

И сам бежит, встает в середину.

И оказывается, не митинг и не первая лекция, а именно отъезд на картошку и есть праздник и начало всему. Дом и Москва рассеялись за горизонтом, а плывет за окнами мокрый лес, холмы под сереньким небом, дождик, еще теплый по-летнему, то налетает на стекла, то отстает, и вот она – новая жизнь!

К Можайску все перезнакомились. Гремела гитара в автобусе, стоял гогот, песни, причем самым заводным оказался очкарик Пятигорский, который сразу уселся в гуще девчонок, и они только стонали от смеха. Сосед Петин, Василий Середа, поглядывал в ту сторону мрачно.

Вдруг стали. Впереди виднелись автобусы, сзади напирал самосвал, сигналили на разные голоса. Какой-то частник пытался пролезть по обочине и тоже замер. В автобусе поскучнело, кто дремал, а девушки завели протяжное “Вот кто-то с горочки спустился”. Желто-синяя машина ГАИ выскочила из дождя, пронзительно квакая, загнала частника в кювет и умчалась.

– Авария…

Проскурин постучал шоферу:

– Пойду разведаю.

Вылезали размять ноги. Моросило. Забитая дорога ползла в гору, причина заминки скрывалась за гребнем. В автобусе остались двое парней, спавших друг у друга на плечах, да девушки с Пятигорским.

Петя натянул капюшон куртки. Пологие холмы уходили к горизонту, тянулось убранное бурое безмолвное поле. Вороны слонялись в бороздах среди светлых ниток соломенной трухи. Далеко у синего леса тащилась лошадь в телеге, груженной жидкой копешкой сена.

– Сейчас тронем. – Рядом стоял Середа. – Самосвал с “газоном” столкнулся.

Бензиновый туман висел над шоссе. Частника вытаскивали из кювета добровольцы, мотор его взвывал с надсадой.

Там, вдалеке, мужик взял лошадь под уздцы и тянул в сторону, обходя невидимую канаву.

– По машинам! – раздалась команда.

Они побежали к автобусу. Проскурин что-то рассказывал оживленно. Опять завыла сирена, перекликались сигналы.

Петя оглянулся в окно, но поле и лошадь уже пропали за мордой тягача.

– Ты в деревне-то был? – спросил Василий.

Петя покачал головой.

– Никогда?

– А ты?

– Я деревенский, – хмуро сказал Середа.

К вечеру развиднелось. Солнце высунулось из красных туч, заблестело в лужах и на мокрых стенах школы. С грузовика выдавали матрацы.

– А чем укрыться? – спросил Середа, получив матрац.

– Завхоз я тебе, что ли? – отвечал парень из кузова. – Бери, что дают.

Рядом томился шофер, засунув в карманы руки, подгонял очередь:

– Шевелитесь, мне еще обратно пилить…

Петя тоже получил матрац и расписался.

Поместились в спортивном зале школы, по стенам раскладывали матрацы и пожитки, тут же гоняли мяч. Пятигорский уже лежал, уютно устроившись в углу, грыз орехи и читал английскую книжку.

Петя сбросил на пол свою ношу. Середа вклинился между ним и Пятигорским, раскатал матрац и уселся с недовольным видом.