Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

– Сучка ты. Я ж контуженый, ишо помру на бабе геройской смертью…

– Сучка я, сучка жадная… – шепчет она. – Ты глянь, волос у табе на грудях розовый, и впрямь как у лебёдки перо! Имя-то какая чудная – Да-а-вы-ыд… Мать-то как звала? Давыдка?

– Давыня.

– Ой, не могу! Силов моих нету, сласть какая, аж захолонуло… Давыня, дролечка мой, зацалую, задушу, покусаю!..

Открыв глаза, Лебеда увидел перед собой парня в малиновой гимнастерке и буденовке с водянистыми глазами навыкате, который шарил по карманам его солдатских штанов.

– Кто такой? Документ есть?

Другой боец вертел в руках его винтовку. Их было пятеро – конный разъезд борисоглебских курсантов.

Красноармеец вывернул карман, высыпал на ладонь горсть патронов.

– Уморился скородить? – Он подмигнул Лебеде. – Замотала она тебе…

– Поросенок золотушный, рыбья сопля, – сказал Лебеда негромко. – Я те в отцы гожуся, а ты мне страмные речи загибаешь? Мало тебе драли, дуболома…

Курсанты засмеялись. Лупоглазый, покраснев до ушей, сдернул с плеча винтовку и закричал:

– Приказ сто семьдесят первый слыхал? Как шлёпнем тебе тута в яруге!

Варвара подняла голову. Охнув, она поджала голые ноги, натянула подол рубахи. Это вызвало новый взрыв веселья. Лебеда нашарил юбку в траве и подал ей:

– Без порток не будеть разговору.

– Документ давай!

Ему швырнули штаны.

– Дезертир?

– Сам ты дизентир… Уволенные мы вчистую. Невалид.

Он встал и, отвернувшись, застегивался.

– А винтовочка копченая, стреляная… – заметил чернявый боец, вынув затвор и разглядывая ствол на просвет.

– Поди знай, кого он с её положил…

– Они тута в Красную армию иттить дюже хворые, а в банду – годный по всем статьям…

Один из конных, наклонясь, что-то сказал другому. Тот спешился и стал взбираться по склону туда, где паслась кобыла с жеребенком.

– Отпустите, сыночки! – Варвара залилась слезами, подошла к верховому, взяла за стремя. – Невиноватый он! Никого мы не трогаем, в банде сроду не был, истинный крест!

– Оружие почему не сдано? – спросил всадник равнодушно. – Где твоя усадьба?

– С Козловки мы.

Чернявый присвистнул:

– Далеко забрался! Собирайся…

– Куды? Чего я исделал?

– И вправду, чего ты здеся делать надумал, дядя? – сказал чернявый. – Уток стрелять? Али бандитам сигнал давать?

Ворота хутора стояли распахнутые. В сарае беспокойно мычала Пеструха.

Варвара зашла, пощупала вымя и, чертыхнувшись, схватила подойник. Корова переступила на месте, вздохнула и успокоилась. Варваре почудился голос снаружи. Кто-то застонал у ограды.

В лопухах, закинув голову, лежал Малафей и хрипло, с присвистом дышал.

– Вот нечистая сила! – всплеснула руками Варвара. – Куды ты, дьявол, залез? В избе ему не сидится…

Она ухватила его под мышки и поволокла к дому. Втащив его на лежанку, подсунула подушку, укрыла, но он сбросил овчину.

– Ушли? – вдруг спросил он, приподнимая голову.

– Ай приходил кто?

– Нагнали баранов…

Он пристально всматривался в нее, как будто не узнавал.

На околице Козловки красноармейский патруль остановил старуху с козой.

– Не велено пущать, – объяснял боец. – Сказано – волость закрытая до окончания операции.

Коза убежала в поле, красноармеец пошел ее ловить.

– У мене тама ребятишки, малец и девка, – сказала Варвара. – Их до дому надоть, на хутор.

– Ожидай, пока кончится…

Подъехали двое верховых, один из них оказался старшим. Старуху с козой завернули обратно в село, она еще долго оборачивалась и ругалась. Варвару пропустили.

Она идет по пустынной улице. На дворах никого не видно, кроме сонных от жары собак. Бабка Бзыря в древнем шушуне стоит у ограды, трясет головой.

Среди цветущей мальвы в палисаднике мерцает медный бок самовара, гора узлов навалена на кровати. Дочь Федихи Наталья прижимает к себе двух перепуганных мальчишек. Они смотрят, как красноармейцы баграми растаскивают стены избы. Сама Федиха ходит вокруг, на чем свет ругается и плачет.

Соломенная крыша провалилась в горницу. Блестит на солнце побелка печи.

С глухим стуком бревно скатывается на землю, поднимая тучи пыли. Бойцы разбегаются. От удара, вздрогнув, обрушивается крыльцо.

Варвара бежит дальше.

По проулку трое красноармейцев ведут деда и молодую бабу с грудным ребенком на руках. Бойцы подгоняют, она огрызается.

На крыльце священник что-то объясняет военному. Хлопают двери избы, выходят чекисты. У отца Еремея идет обыск.