Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

– Мужики, а ну, гляньте строевым глазом! Дай сюды. – Малафей забирает у нее ребенка и несет к столу. – Ну? Какая ваша рассуждение?

Он оборачивается к Варваре:

– Звать как?

– Кузькой…

– Кузьма, сынок мой… Даю вопрос: кто евоный папаша?

Мужики рассматривают поочередно Кузьку и Малафея. Варвара пытается отнять малыша, но он не дает.

– Сопельник вроде твой, – нерешительно говорит Орёлик.

– Пензенский, – соглашается Малафей с сокрушенным видом. – Вся родня с такими…

– На кой ты нам сдался! – Она выхватывает Кузьку и уносит. – Жили, не померли, авось проживем без тятьки-обормота…

– А коли брешет? – спрашивает Бодунок.

– А кто ж их разбереть… Наливай! Все одно за дитю выпить обязательно! – Он сует Варваре брагу. – Пущай хуч он, сукин сын, поглядить на новую светлую жизню!

Звенят стаканы, все пьют.

– Капуска у вас, тетенька, прямо сахарная, – улыбаясь, говорит Орёлик.

– Пущай растеть натуральный боевой куманист. – Малафей, довольный, хлопает Варвару по спине. – Слышь, Варьк, я тута в куманьки записался. Где буза – как рявкну: пролетаи соединяйся али как? А чего нам товарищ Ленин указамши насчет классового врагу? – Он заливается смехом. – Народ, натурально, врассыпную! Боятся его пуще чорта…

– Кого?

– А Ленина энтого самого, товарища. В чеку-то неохота… Эх, дурять нашего брата! Он и Ленин-то не настоящий, подменили давно.

– А тот куды делся? – удивился Орёлик.

– Поймали его. Хотели убить, да ловок дюже, цепку сгрыз – и в Китай. На два мильона жемчугов с казны упёр. У его в Америке трахтир и два паровоза.

– Брехня, – угрюмо объявил Бодунок. – Тебя самого в чеку надо. Ты только на погляд наш, а порода твоя гнилая…

– Авось не гнилей твоей.

– Ты со мной не ровняйся, я – путиловский! – Уполномоченный долбанул кулаком по столу. – Ты – шантрапа, у тебе пролетарского – одни сопли!

Оглушительно зазвенело разбитое стекло, посыпались осколки. Кто-то отчаянно завопил снаружи:

– Бросай оружию! Руки в гору, гады!

На мгновение опешив, все повернулись к окошку под крышей – оттуда торчало, подергивалось дуло винтовки.

Бодунок, пригнувшись, бросился в сторону, грохнул выстрел, горницу заволокло дымом. Гулко заколотилась дверь, в землянку ворвалась целая толпа мужиков. Лучину смахнули, стало совсем темно.

Варвара выхватила малыша из зыбки и ощупью взобралась на печь, придавив орущую Палашку.

В отблесках лунного света мелькали спины, руки, слышались удары и стоны, звенел, захлебываясь, голос Малафея:

– Не убивайте, братцы! Силком заставили, неволей! В тюрьме сидел, за народ пострадамши, ей-богу! О-ох, только не до смерти!

Кто-то зажег керосиновый фонарь.

Вцепившись в сапог Евсея Лыкова, прижавшись к нему разбитым лицом, Малафей ползал за ним и не выпускал, как тот ни бил его обрезом двустволки. Уполномоченный лежал в луже крови, ему раскроили голову.

И меньшой Лычонок с топором суетился рядом, замахивался, но Евсей придержал:

– Погоди… А ну, вставай, не то хужей будеть!

Затравленно озираясь, Малафей поднимался на ноги, бормотал:

– Имейте жалость, мужики! Сам деревенский, с Пензенской губернии, у Варьки спроситесь! Ребятенок у ей мой кровный…

Евсей хлопнул по чьей-то согнутой спине, сгрудившиеся у дверей мужики не сразу расступились – на земляном полу, сжавшись в комок, корчился Орёлик. Малафею сунули обрез:

– Кончай его. Али мы табе кончим.

Утирая кровавые сопли, парнишка уставился на Малафея, моргал пушистыми ресницами. Того била дрожь, обрез ходуном ходил в его руке.

– Ну? – Евсей поднял топор.

Малафей скривился и выпалил из обоих стволов.

Оставив у ворот санки, Варвара зашла в ограду кладбища. Навстречу Клашка Лобаниха гнала своих индюшек. На истоптанном, потемневшем от навоза снегу горой высилась бурая коровья туша, а над ней колотилась Федиха, выла, как по покойнику, и рвалась из рук державших ее дочери и соседок.

– Да не убивайтеся вы так, мамаша…

Крячиха вела свою Рогулю. Варвара заметалась. Пеструхи нигде не было видно.

Мужики стаскивали трупы с саней, бабы раздевали, снимали с них шинели и сапоги. Варвара бежала мимо, отворачиваясь от мертвецов.

У края свежевырытой братской могилы, раскинув босые ступни на влажной глине, лежал рыжий матрос, продагенту на кончик носа кто-то нацепил разбитое пенсне. На дне ямы Малафей с другими продармейцами кайлом долбит мерзлую землю.

Бабы помогают отцу Еремею натягивать рясу на полушубок.