Льюис Кэрролл: Пища для ума

Ч.Ч., 11 мая 1891 г.

Мой дорогой Уильям, я уже некоторое время раздумываю о том, чтобы написать тебе отчет о моем посещении острова Уайт, однако сомневался, достаточно ли у меня новостей, чтобы стоило тратить на это время; но теперь, когда ты сам этого попросил, ты должен сказать спасибо за то, что узнаешь, интересно это или нет – поистине «bis dat qui cito dat» [2] Вдвойне дает тот, кто дает быстро (лат.). . (Мне кажется, эта цитата некоторым образом уместна в данном случае.) У, должно быть, подло исказил мои слова, если сказал, что я последовал за Лауреатом [3] В 1851 г. Теннисон получил должность и звание «поэта-лауреата», то есть придворного поэта. в его убежище, поскольку я поехал, не зная, что он там, собираясь погостить у старого приятеля по колледжу в Фрешуотере. Находясь там, я, как любой свободнорожденный британец, имел неотъемлемое право нанести утренний визит, что и сделал, несмотря на то, что мой друг Коллинз заверил меня, что Теннисоны еще не приехали. Когда я подошел к дому, там был какой-то человек, красивший садовую ограду, которого я спросил, дома ли мистер Теннисон, ожидая, что он мне ответит «нет», поэтому для меня было приятным сюрпризом, когда он сказал: «Он здесь, сэр» и показал на него, и вот! он был неподалеку, подстригал свою лужайку, в широкополой шляпе и очках. Мне пришлось представиться, поскольку он слишком близорук, чтобы самостоятельно узнавать людей, и когда он закончил свои дела, то отвел меня в дом поздороваться с миссис Теннисон, которая, как я с большим сожалением узнал, была очень больна и в этот момент страдала от почти полной бессонницы. Она лежала на диване и выглядела довольно усталой и изможденной, поэтому я побыл с ней буквально несколько минут. Она пригласила меня прийти вечером на ужин, где должен был присутствовать мистер Уорбертон (брат из «Полумесяца и Креста»), но ее муж отменил это приглашение перед моим уходом, сказав, что хочет, чтобы вечером она поменьше волновалась, и упрашивал, чтобы я зашел к ним вечером на чай, а на следующий день и пообедал с ними. Он провел меня по дому, показывая картины и проч. (среди которых «на струне» висели и мои фотографии этой семьи, в рамках из этих эмалированных, как ты их называешь, картонках?). Вид из окон мансарды он считает одним из самых прекрасных на острове; еще он показал мне картину, которую написал для него его друг Ричард Доил; также маленькую курительную комнату в верхней части дома, где он, естественно, предложил мне выкурить трубку; еще показал детскую, где мы обнаружили красивого маленького Халлама (его сына), который вспомнил меня быстрее, чем его отец.

Я пришел вечером; мистер Уорбертон показался мне очень приятным человеком с довольно робкими, нервными манерами; он священник и школьный инспектор в этом округе. Вечером мы затронули тему обязанностей священнослужителя, и Теннисон сказал, что, по его мнению, священники как сообщество не приносят и половины той пользы, которую могли бы приносить, будь они менее высокомерны и проявляй больше сочувствия своей пастве. «Чего им не хватает, – сказал он, – так это силы и доброты, – доброта без силы, разумеется, ни к чему хорошему не приведет, но сила без доброты мало что даст». Весьма здравая теологическая мысль, по моему мнению. Это все происходило в маленькой курительной, куда мы перешли после чая и где провели около двух часов в очень интересной беседе. Везде лежали корректурные оттиски «Королевской идиллии», но он не позволил мне посмотреть. Я с некоторым любопытством отметил, какого рода книги занимают нижнюю из поворачивающихся книжных полок, чрезвычайно удобных для работы за письменным столом; все они, без исключения, были на греческом или на латыни – Гомер, Эсхил, Гораций, Лукреций, Вергилий и проч. Стоял прекрасный лунный вечер, и, когда я уходил, Теннисон прошелся со мной по саду и обратил мое внимание на то, как луна светит сквозь тонкое белое облако, – эффект, который я раньше никогда не замечал: нечто вроде золотого кольца, но не близко к краю, как ореол, а на некотором расстоянии. Если не ошибаюсь, моряки считают это приметой, сулящей плохую погоду. Он сказал, что часто замечал его, и упомянул это явление в одном из своих ранних стихотворений. Ты можешь найти его в «Маргарет» [4] Это явление упоминается в следующих строках: // The very smile before you speak, // That dimples your transparent cheek, // Encircles all the heart, and feedeth // The senses with a still delight // Of dainty sorrow without sound, // Like the tender amber round. // Which the moon about her spreadeth. // Moving through a fleecy night. .