Елена Холмогорова - Рама для молчания

Верный признак удачи – разрушение первоначального замысла. Тот самый случай, который испытали сами авторы «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка», когда на их изумленных глазах третьестепенный по первоначальному плану персонаж вырвался в главные герои обоих романов. По «Записным книжкам» Ильфа видно, как разрушается с восторгом принятая идеология. Еще летом 1930 года возможна такая нравоучительная запись:

– Нам нужен социализм.

– Да. Но вы социализму не нужны.

Тут социализм представляется писателю неким раем для ангелов и вкладчиков сберкассы, куда ни за что нельзя пускать приспособленцев и демагогов. Но глаз видит, а мысль работает. «Это уже говно, но еще не то, что нам нужно», – записывается в том же году всего месяц спустя. Тут же, кстати, и об ангелах. Запись, полная тоски и печали, одна из любимейших во всем своде ильфовских набросков:

« – Ты меня слышишь?

– Да, я тебя слышу.

– Хорошо тебе на том свете?

– Да, мне хорошо.

– Почему же ты такой грустный?

– Я совсем не грустный.

– Нет, ты очень грустный. Может, тебе плохо среди серафимов?

– Нет, мне совсем не плохо. Мне хорошо.

– Где же твои крылья?

– У меня отобрали крылья».

Пока еще, в силу сравнительного вегетарианства эпохи, крылья отбирают не навсегда, их всего лишь подрезают:

« – Вы марксист?

– Нет.

– Кто же вы такой?

– Я эклектик.

Стали писать – “эклектик”. Остановили. “Не отрезывайте человеку путей к отступлению”.

Приступили снова.

– А по-вашему, эклектизм – это хорошо?

– Да уж что хорошего.

Записали: “Эклектик, но к эклектизму относится отрицательно”».

Запись эта целиком попала в рассказ «Литературный трамвай», написанный соавторами через два года. Интересно заметить, что год от году все меньше становится реализуемых в рассказах и фельетонах записей. В последней, самой объемной и самой содержательной по мысли книжке таковых нет почти ни одной. А как реализуешь в благонамеренной советской печати такой пассаж на тему чистки, уже отдающей запахом крови: «Один молчал, когда надо было говорить. Другой говорил, когда надо было молчать. Третий работал в поезде. Четвертый был юнкером. Семнадцать лет этого не знал никто. Но города гибнут, миллионы людей исчезают, а бумажка остается. Выкинули и того, который говорил, и того, который молчал. Справедливый финал»? «Композиторы уже ничего не делали, только писали друг на друга доносы на нотной бумаге». «В одной комнате собрались сумбурники, какофонисты, бракоделы и пачкуны». Откуда в такой атмосфере взяться великой литературе? Пусть даже и в великой стране. Зато пошлости без великой литературы уютно, и, в отличие от печального регистратора ума холодных наблюдений, она вся излучает оптимизм и непереносимо криклива: «Хам из мглы. Он так нас мучил своими куплетами про тещу, командировки и машинистов, что уже не хотелось жить…» Вывод: «Умирать все равно будем под музыку Дунаевского и слова Лебедева-Кумача».

Всеми исследователями отмечается глубочайший пессимизм последних ильфовских записей. Пессимизм и мужество – о смертельной болезни лишь беглые намеки. И ощущение такое, что не туберкулез источил слабые легкие писателя – его задушила пошлость в краю непуганых идиотов.

Издание, хоть и неполное, «Записных книжек» И.Ильфа в 1939 году можно отнести к разряду чудес. И подвигу всех, к этому изданию причастных, начиная с Евгения Петрова. Как ни тщательно купировали тексты (нет, к примеру, записи, кочевавшей из книжки в книжку, где ценится не то что слово – буковка: если в старинное «Св. Иосиф» вставить маленькое «о», получается неслыханная крамола: «Сов. Иосиф»), все же сентенции о композиторах, пишущих доносы, о справедливом финале, постигшем грешников семнадцать лет спустя, в этой книге присутствуют.

Зато следующее явление в мир И.Ильфа и Е.Петрова не осталось безнаказанным. Речь идет о той самой книге 1948 года издания в серии «Избранных произведений советской литературы», которую сосед дал мне почитать, не ведая того, какой бедой могло обернуться для него одно хранение этого шедевра. Ведь по книге прошлось постановление ЦК ВКП(б), и, значит, попадись она при случайном обыске, десять лет по статье 58 – 10 обеспечены.

По нотам того времени партийному постановлению должна предшествовать «инициатива снизу». Она и была проявлена. На адрес Сталина и Маленкова под грифом «секретно» направляется «Постановление Секретариата Союза Советских Писателей СССР от 15 ноября 1948 года». В нем сказано: