Алан Гринспен - Эпоха потрясений. Проблемы и перспективы мировой финансовой системы

Я знал, что с исторической точки зрения эта «коррекция» была далеко не самой значительной. Рыночный спад 1970 года в пропорциональном отношении был вдвое сильнее, а Великая депрессия лишила рынок 80% стоимости. Однако на фоне плачевных результатов недели все в тревоге ожидали, что принесет нам открытие рынков в ближайший понедельник.

В понедельник я собирался лететь дневным рейсом в Даллас, где на вторник было запланировано мое выступление перед съездом Ассоциации американских банкиров — первое публичное выступление в качестве председателя ФРС. Утром на совещании Совета управляющих было решено, что мое присутствие в Далласе необходимо для сдерживания панических настроений. Б то утро рынки открылись падением, и к моменту моего отъезда оно было ужасным — более 200 пунктов* В самолете не было телефона, и по прилете я первым делом спросил у одного из встречавших меня сотрудников Федерального резервного банка Далласа: «Что с фондовым рынком?»

«Упал на пять ноль восемь», — произнес он.

Обычно, когда говорят «пять ноль восемь», имеют в виду 5,08. Значит, рынок снизился всего на 5 пунктов. «Отлично! — воскликнул я. — Дела определенно идут на лад!» Однако мой собеседник почему-то не проявил особой радости. Как выяснилось, на самом деле рынок рухнул на 508 пунктов — на 22,5%. Это было крупнейшее в истории внутридневное падение, затмившее даже «черную пятницу» 1929 года, с которой началась Великая депрессия.

Я сразу же поехал в гостиницу, где просидел на телефоне до позднего вечера. Вице-председатель Совета управляющих Мэнли Джонсон организовал в моем вашингтонском офисе кризисный штаб, и мы провели несколько телефонных конференций, чтобы согласовать план действий. Джерри Корриган сообщил мне о результатах своих переговоров с руководителями компаний с Уолл-стрит и представителями Нью-Йоркской фондовой биржи. Сзй Кин доложил о встречах с руководителями чикагских бирж и трейдинговых компаний. Боб Парри из Сан-Франциско прокомментировал позицию ссудо-сберегательных ассоциаций, которые в основном находились на Западном побережье.

Основная задача ФРС в период паники на фондовом рынке — не допустить паралич финансовой системы, т. е. неконтролируемую ситуацию, когда компании и банки прекращают взаимные платежи и энономика рушится. Представители старшего поколения среди тех, с кем я общался в тот вечер по телефону, прекрасно понимали всю остроту положения: даже если дальнейшего падения рынков не произойдет, последствия будут ощущаться еще не одну неделю. Мы начали обдумывать, каким образом поддержать ликвидность, если крупные кредитные организации столкнутся с дефицитом средств. Не все молодые сотрудники понимали, насколько серьезен разразившийся кризис. Когда мы обсуждали текст официального заявления ФРС, один из них сказал: «Может быть, мы слишком торопимся? Может, стоит подождать несколько дней и посмотреть, что будет дальше?»

Хотя должность председателя ФРС была для меня новой, я достаточно долго изучал историю финансов, чтобы понимать бессмысленность выжидания. Это был единственный раз за весь вечер, когда я не сдержался и позволил себе резкость. «Нечего тут смотреть, — оборвал я говорящего. — Все и так знают, что будет дальше». Поостыв, я пояснил: «Известно ли вам, что чувствует человек, в которого попала пуля? Небольшой толчок и все.

Поначалу боль совсем не чувствуется. Поверьте, через сутки-двое мы будем корчиться от боли».

Когда наконец мы закончили обсуждать ситуацию, стало ясно, что следующий день принесет с собой немало судьбоносных решений. Джерри Корриган подчеркнуто торжественно произнес: «Ну, Алан, зам и карты в руки! Теперь все зависит от вас». Джерри был сложным человеком, и я так и не понял, хотел ли он подбодрить или поддеть нового председателя. Так или иначе, я спокойно ответил: «Благодарю вас. доктор Корриган».

Я не был склонен к панике, поскольку четко представлял те проблемы, с которыми нам предстоит столкнуться, И все же, повесив трубку около полуночи, я не знал, смогу ли сегодня заснуть. Мне предстояло суровое испытание. «Ладно, поглядим теперь, на что ты годишься», — сказал я себе и отправился в постель. Не без гордости замечу, что в ту ночь я проспал добрых пять часов.

На следующий день рано утром, когда мы оттачивали текст официального заявления ФРС, к линии подключился портье и сказал, что на проводе Белый дом. Звонил Говард Бейкер, глава аппарата президента Рейгана. Хорошо зная Говарда, я как ни в чем не бывало приветствовал его: «Доброе утро, сенатор. Чем могу быть полезен?» — «Спасите нас! — воскликнул он в притворном отчаянии. — Где вы находитесь?»