Асламбек Аслаханов - О российской мафии без сенсаций

Одновременно в книге приводятся подробные сведения о большевистском терроре. Так, в одной из общих сводок указывается, что из «точных данных, добытых Особой комиссией по расследованию злодеяний большевиков, усматривается, что 23 сентября 1918 г. в Пятигорске большевиками был опубликован первый приказ со списком в 32 человека, арестованных ими заложников, среди которых находились представитель посольства США Номикос, представитель сербской миссии Медич и секретарь сербского посольства Нестерович. Все эти заложники должны были быть, согласно приказу, расстреляны в первую очередь при попытке контрреволюционного восстания и покушения на жизнь вождей пролетариата» [218] Там же. С. 89. .

«Красный» террор это, естественно, не изобретение большевиков. Это модель якобинцев, о которой мы говорили ранее. «Красный» террор был с самого начала элементом большевистского режима. Порой он усиливался, порой ослабевал, но никогда не прекращался полностью. Есть мнение, что террор в этот период был явлением неизбежным — реакцией на контрреволюционные выступления. В таком случае большевики должны были отказаться от террора к 1920 г., когда была достигнута победа над иностранными интервентами и внутренними реакционерами. С приходом к власти Сталина все необходимые средства для террора, находившиеся в его руках, приобрели невиданное по масштабу применение. Это доказывает, что для большевиков террор был орудием не обороны, а управления. Инструментом большевистского террора стала Чрезвычайная Комиссия (ЧК), созданная в начале декабря 1917 г. В. И. Ленин считал террор необходимым инструментом деятельности революционного правительства.

10 марта 1908 г. в «Заграничной газете» № 2 В. И. Ленин печатает «Уроки Парижской коммуны», в которой указывает на две ошибки, которые погубили плоды французской революции: «Пролетариат остановился на полпути: вместо того, чтобы приступить к “экспроприации экспроприаторов”, он увлекся мечтами о водворении высшей справедливости в стране, объединяемой общенациональной задачей. Такие, например, учреждения, как банк, не были взяты, теории прудонистов насчет “справедливого обмена” и т. п. господствовали еще среди социалистов. Вторая ошибка — излишнее великодушие пролетариата: надо было истреблять своих врагов, а он старался морально повлиять на них, он пренебрег значением чисто военных действий в гражданской войне и вместо того, чтобы решительным наступлением на Версаль увенчать свою победу в Париже, он медлил и дал время версальскому правительству собрать темные силы и подготовиться к кровавой майской неделе. И несмотря на все различие в целях и задачах, поставленных перед русской революцией, сравнительно с французской 1871 года, русский пролетариат должен был прибегнуть к тому же способу борьбы, которому начало дала Парижская Коммуна — к гражданской войне… Классовая борьба при известных условиях выливается в формы вооруженной борьбы и гражданской войны, бывают моменты, когда интересы пролетариата требуют беспощадного истребления врагов в открытых боевых схватках» [219] Ленин В. И . Полн. собр. соч. Т. 5. М., 1965. С. 57–58. .

Большевики пытались выработать тысячи форм и способов контроля над «нетрудовыми элементами», разнообразие форм и методов в достижении цели. Общеизвестен и такой исторический курьез. В процессе захвата власти большевиками Каменев обратился ко Второму Съезду Советов с предложением отменить смертную казнь для солдат, дезертирующих с фронта. Съезд принял это предложение. Когда же В. И. Ленин узнал об этом, то был категорически против, считал это решение слабостью и пацифистской иллюзией. Поэтому вряд ли можно утверждать, что большевики «вынуждены были прибегнуть к политике террора «под давлением» внутренних и внешних противников, что террор был им навязан. Для большевиков, как и для якобинцев, террор был отнюдь не крайней мерой, а служил заменой той социальной поддержки, которой им не хватало. Чем более теряли они популярность, тем сильнее становился террор. Если провести сравнение «белого» и «красного» террора, то вряд ли вообще они сопоставимы. Во-вторых, вряд ли можно согласиться с теми, кто утверждает, что белогвардейцы никогда не возводили террор в ранг особой политики и не создавали для этого формальных институтов, так как были лишены политической и экономической власти. Белая эмиграция всегда грезила кровавыми планами возмездия. Террор — это не отдельная акция, а система репрессий и угроз, с помощью которых осуществляется запугивание и принуждение в интересах террористов. Что можно было бы отнести к объективным проявлениям «красного» террора?