Бринк Линдси - Глобализация - повторение пройденного. Неопределенное будущее глобального капитализма

Что касается выбора средств, то защитники коллективизма просто исходили из того, что централизованный контроль – это панацея. Здесь и кроется главный источник их заблуждений. Из того факта, что роль централизации в рамках рыночного порядка растет (материализуясь в виде крупных предприятий) и что централизация требовалась для сборки институциональных рамок рыночного порядка (а также как дополнение этого порядка для поддержки отдельных некоммерческих общественных ценностей), коллективисты делают совершенно необоснованный вывод о том, что централизация должна вытеснить – полностью или частично – и сам рыночный порядок.

Поэтому сторонники промышленной контрреволюции вели кампанию за то, чтобы снять с централизации соответствующие ограничения и вместо конкуренции главным организующим принципом экономической жизни сделать централизацию. Тогда централизация перестала бы быть дополнением и обрамлением конкуренции, а просто заменила бы ее.

Развитие событий пошло по катастрофическому пути. Гипертрофированная централизация извращала логику индустриализации и деформировала экономическое развитие. В частности – и это особенно важно для данного исследования глобализации и порождаемого ею недовольства, – гипертрофированная централизация подрывала и в конечном итоге разрушила международный экономический порядок, возникший с началом промышленной революции. То, что мы сегодня называем глобализацией, это, по большому счету, процесс восстановления после чудовищного коллапса.

1 июля 1916 г. в 7:30 утра сержантские горны подали сигнал к первой атаке союзников на Сомме. После семи дней непрерывной артподготовки, которая должна была стереть с лица земли передовые оборонительные рубежи немцев, британские и французские солдаты по лестницам выбрались из окопов и ступили на ничейную землю. В растянувшихся во всю ширину 25-мильного фронта атакующих цепях, следовавших примерно в 50 ярдах друг за другом, пехотинцы, тащившие на себе по 60 фунтов полной боевой выкладки, должны были пройти полмили до немецких окопов.

Но яростная артподготовка не сделала своего дела. Немецкие силы, спрятанные глубоко под землей в укрепленных блиндажах, уцелели. Их пулеметы также были целы. Уцелели и заграждения из колючей проволоки перед их окопами. И как только артиллерия смолкла, немецкие войска выползли из укрытий и приготовили пулеметы к бою. Вражеские цепи развертывались перед ними, как мишени в тире.

Эта кровавая бойня была отвратительна в своей механической эффективности. «Пулеметчика лучше рассматривать, – пишет военный историк Джон Киган, – как своего рода рабочего у станка, главная задача которого – заправлять пулеметные ленты в казенную часть….подливать жидкость в чехол охлаждения и ворочать ствол слева направо и обратно». Выполнения этих простых обязанностей достаточно для того, чтобы «заполнить воздух таким густым потоком пуль, что никто не сможет уцелеть под этим огнем» {90}. Никогда прежде новая промышленная технология убийства не снабжалась столь обильно расходным материалом.

Один ирландский сержант так описал эту мясорубку: «Слева и справа от себя я видел длинные ряды людей. Потом услышал вдали треск пулемета. Когда я прошел еще 10 ярдов, вокруг меня осталось всего несколько человек, а еще через 20 ярдов мне показалось, что я совсем один. Тут пуля достала и меня». Сигнальщики, наблюдавшие за атакой из-за земляной насыпи, с ужасом смотрели, как «наши товарищи двинулись вперед по ничейной земле и были скошены, как луговая трава» {91}.

В тот день убитых было больше, чем в любой другой день Первой мировой войны: одних британцев пало около 60 тыс. Где-то в ноябре, когда битва окончилась, счет британских, французских и немецких потерь перевалил за миллион. Немецкий солдат Эрнст Юнгер вынес такой приговор: «Здесь рыцарский дух исчез навсегда. Вслед за остальными благородными чувствами ему пришлось уступить дорогу новому темпу сражений и господству машин. В этой битве впервые дала о себе знать новая Европа» {92}.

Но если с приходом эпохи машин было осквернено поле битвы, то эпоха машин куда более была осквернена приходом великой войны. Как свидетельствуют ужасы битвы на Сомме, сползание мира в тотальную войну было полным извращением промышленной революции. Историческое явление, обещавшее спасти человечество от страданий и нищеты, обратилось против самого себя, чтобы породить беспрецедентные по масштабу страдания. Технология массового производства обернулось технологией массового истребления.