«Адам Смит» - Суперденьги. Поучительная история об инвестировании и рыночных пузырях

— Не знаю, когда смогу вернуть этот долг, — сказал он. — Кроме того, из окна автобуса можно посмотреть на страну вблизи.

Вскоре после этого мне позвонил другой джентльмен, с которым я встречался лишь единожды и которого практически не знал. Можно ли поговорить со мной конфиденциально? Можно. Слышал ли я, что случилось с его фирмой? Я предположил, что фирма обанкротилась. Так и есть, подтвердил он. Обанкротился и он сам, поэтому сейчас распродает свою коллекцию вин. Он знал, что я интересуюсь винами, поэтому и решил обратиться ко мне.

Коллекция вин может представлять не меньшую ценность, чем коллекция марок, или столового серебра, или чего угодно еще. Тот, кто интересуется винами, обзаводится не просто коллекционным товаром, который со временем растет в цене, но вдобавок таким, который просто невозможно найти на рынке. Все эти вина уже куплены, а многие из них и выпиты — так что их не найти ни за какую цену. С карандашом в руке я внимательно слушал своего собеседника. Я приготовился услышать от него о трех ящиках такого-то вина, о ящике особо редкого такого-то и так далее.

— У меня четыре бутылки La Tâche шестьдесят второго года, — сказал он.

— Четыре ящика La Tâche, — повторил я. — Очень хорошо. И что вы за них хотите?

— Не четыре ящика, — сказал он. — Четыре бутылки. Я хочу $30 за бутылку. Она того стоит.

— Дальше, — сказал я.

— У меня три бутылки Chambertin-Clos de Bèze шестьдесят четвертого года.

Я начал мрачнеть.

— Расскажите мне о ящиках, — сказал я.

— Вина ящиками у меня нет, — сказал он. — Конечно, я могу поставить двенадцать бутылок в один ящик. Будет такой сборный.

Он прочитал мне весь список. Великолепные вина, подбиравшиеся в течение нескольких лет тщательно и со вкусом. Но по паре-тройке бутылок.

— Послушайте, — сказал я. — Это прекрасная коллекция. Но даже если оценить ее по максимуму, весь ваш подвал стоит примерно шесть сотен.

— Шестьсот пятьдесят — и все вино ваше, — сказал он.

— Не может быть, чтобы вы были разорены до такой степени, — сказал я. — В Техасе человек может потерять все, кроме своего дома и лошади. Должны же быть какие-то законы и в наших краях насчет того, что человек не может потерять последние двадцать бутылок вина.

— Я в долгах, — сказал он. — Так вас интересует предложение или нет? У меня ведь могут быть и другие покупатели.

— Если бы я разорился до последнего цента, — сказал я, — и они наложили бы лапу на вино, я спустился бы в подвал, открыл все бутылки и закатил такой праздник, о котором вспоминали бы еще полсотни лет.

На деле я предложил вот что. Я сказал, что привезу большой круг сыра «бри», свежего французского хлеба и штопор. Потом мы пригласим группу компанейских ребят, возьмем с них деньги за вход и проводим остатки его состояния с должными почестями.

Конечно, из этого ничего не вышло. Объявился покупатель, который предложил более значительную сумму — кажется, $730 — и все бутылки коллекционера уплыли от него одна за другой.

— И чем же ты занимаешься целый день?

Этот вопрос был обращен к Дэну, который раньше управлял счетами институциональных клиентов и фондом в одной из ведущих брокерских фирм. Биография Дэна была безукоризненной: Принстон, затем Гарвардская школа бизнеса. В последней фирме он проработал семь лет, а к приходу Большого медведя ему еще не исполнилось и сорока. Его портфели были весьма волатильными — и это сказано довольно мягко. Некоторые из них ранее демонстрировали великолепные результаты, но за волатильность ему пришлось дорого заплатить в условиях нынешнего рынка. Его личный портфель говорил о том, что хозяин — настоящий игрок: акции редко приносили результат без кредитного плеча (т. е. прибыли не росли с достаточной скоростью, если он не занимал денег и не покупал еще больше акций). Он обычно играл на рынке опционов и иногда на товарном рынке. И, хотя Дэн был партнером, т. е. пайщиком своей фирмы, было решено — «по взаимному согласию», как он выразился, — что ему следует уйти.

— Сначала было просто здорово, — сказал он. — Раньше я отсутствовал на работе только во время отпуска, чтобы провести хоть несколько дней с детьми, и так далее. Теперь я каждый день забираю их из школы, помогаю делать покупки. Я решил, что сейчас, когда Уолл-стрит проходит через период конвульсий и судорог, мне не стоит искать себе работу. New York Times я читаю каждый день. В смысле — действительно читаю. Раньше я проводил с газетой от силы десять минут. А теперь могу спокойно читать целых три часа. Я вообще-то не распространяюсь о том, что ушел с работы, — вряд ли это поможет моей репутации. На дворе стояло лето, и я каждый день ездил с детьми в парк. Лето — пора отпусков, а люди не знают, когда у тебя отпуск: в июне, июле или августе. Так что все думали, что я просто в отпуске.