Виктор Славкин - Взрослая дочь молодого человека

Прокоп.Бэмсику нашему тогда попало…

Бэмс.Одного из ваших я на всю жизнь запомнил. Аспирант какой-то. Прорабатывал нас. Даже не его самого, а глаза запомнил – прозрачные такие, немигающие, прямо в душу смотрел, крючок. «Диплом вам дадут, но будете вы инженер без допуска. А вы, – говорит, – знаете, что такое инженер без допуска?» Я тогда не знал, что это такое, но понял: что-то очень страшное. Это значит, все вроде допущены, а я вроде нет… К чему?!

Ивченко.Пугал.

Бэмс.И ты знаешь, испугал. Я потом всю жизнь старался, но к чему-то меня так и не допустили.

Ивченко.А где ты работаешь?

Бэмс.Не имеет значения…

Ивченко.Ну а все-таки?

Бэмс.Знаешь, что такое стасорокарублевый инженер? Плюс, правда, прогрессивка. Технадзор. Все строят, а я надзираю.

Ивченко.Надо что-то для тебя придумать.

Бэмс.Не надо. Мне сорок четыре. Еще лет шестнадцать понадзираю – и на пенсию.

Люся.Ну, ребята, ребята! Давайте лучше о прошлом! Ой, помню, как я в своем купальничке на сцену вылетела…

Ивченко.В желтом.

Люся.Точно, Ивченко, – в желтом. И у меня слова такие были: «Вот я, Снегурочка, прискакала к вам из леса, я от Дедушки Мороза, поздравляю вас, товарищи с наступающим 1954 годом!»

Бэмс.Точно! Пятьдесят четвертый.

Пауза.

Люся.Ну вот, выкинули меня из чемодана, подхожу я к авансцене, делаю маленькую паузу, и вместо этого: «Бэмс, “Чучу”!»

Прокоп.Коронка!

Бэмс.Скандал…

Ивченко.Партизанщина.

Люся.Партизанщина – это если бы я негритянский танец в ватнике танцевала.

Прокоп.Коронка!

Люся.У вашего декана так челюсть до полу и отвалилась.

Прокоп.А он, Кузьмич наш, как назло, в первый ряд сел. Коронка!

Бэмс.Кочумай, утюг!

Ивченко.Он с женой был, ну, она, наверное, ему на Люську и наклепала. (Люсе.) Ты же была не институтской, со стороны. Деканша тебя в «Орионе» видела.

Люся.Певичка из «Ориона» на сцене серьезного вуза – о ужас!

Прокоп.Вот название было – «Орион»! Теперь так кинотеатры не называют. Все больше «Темп», «Прогресс»… Тьфу!..

Ивченко.Певичка из «Ориона»… Я тоже ходил тебя смотреть.

Люся.Слушать.

Ивченко.Смотреть. И слушать, как ты поешь.

Прокоп.Вот Бэмсик – мужик! Такую бабу у всех из-под носа увел! (Ивченко.) Знаю, знаю, вы после своих заседаний бегали на Люську посмотреть… А Бэмс взял и увел ее у вас из-под носа!

Ивченко (Прокопу). А у вас?

Прокоп.Мы челябинские, мы не претендовали… Люська, и чем тогда он тебя взял, этот чертов стиляга?

Люся (напевает). «Я помню, было нам шестнадцать лет…»

Бэмс.Ну, чего мы с тобой, Прокоп, хотели тогда? Чего хотели? Да не так уж много… Хотели одеваться поярче, хотели ходить такой походочкой пружинистой, джаз хотели. Хэма читать…

Ивченко.Кого?

Бэмс.Хемингуэя. Я ничего лучше не читал.

Ивченко.А ты сейчас много читаешь?

Бэмс.Все равно лучше Хэма никого нет. Я это и тогда говорил, и сейчас. Я Чюрлёниса знал! Тогда о нем ни слова, а я знал – Чюрлёнис! И что Пикассо – человек. Но разве вы меня, такого, слушали… Помню, в пятьдесят шестом, в самом конце, выставка Пикассо в Москве… Народу!.. Все стоят, ждут, напирают, открытие чего-то задерживается. И вдруг выходит Эренбург… у него такая трубочка была, тоненькая, как мундштук, и сигареты он в эту трубочку вставлял… выходит он с этой трубочкой и говорит: «Мы с вами двадцать пять лет ждали эту выставку, – потерпите еще двадцать пять минут». И мы успокоились и еще немножко потерпели… А потом я все это увидел… Кошку с птичкой в зубах… портрет Франсуазы, где в профиль оба глаза видны…

Прокоп.Да ладно, Бэмс! Заладил: «Я говорил, я предупреждал…» Чего ты стариком заделался? Ты у нас еще молоток!

Бэмс.Молоток… Вон от кока три волосинки осталось. Помнишь, какой у меня кок был?

Люс я.А у меня «венчик мира» – прическа тогда называлась. В середине гладко, а по кругу такие кудряшки шли – «венчик мира». Нас с Бэмсом сразу хоть на обложку журнала «Крокодил»! «Жора с Фифой на досуге танцевали буги-буги…»

Бэмс.А теперь про Пикассо во всех энциклопедиях пишут: Пикассо – тире – гений.

Прокоп.Так хорошо! Чего ж тут плохого? Хорошо, что пишут. Брось, Бэмс!