Жан Жене - Театр в театре. Зарубежные авангардные пьесы 1940–1970-х годов

Ц е з о н и я. Ты плачешь?

К а л и г у л а. Да.

Ц е з о н и я. Ну скажи, почему ты так изменился? Да, ты любил Друзиллу, но ты любил и меня, и многих других. Неужели её смерть – причина твоего бегства из Рима?

К а л и г у л а ( поворачивается ). Глупая, при чём здесь Друзилла? Разве трудно понять, что мужчины могут страдать не из-за любви, а по другой причине?

Ц е з о н и я. Кай, прости. Я пытаюсь понять.

К а л и г у л а. Мужчины страдают из-за того, что мир – совсем не такой, каким он должен быть. ( Цезония подходит к нему. ) Не надо, Цезония! ( Она отступает. ) Не уходи, побудь возле меня.

Ц е з о н и я. Я сделаю всё, что ты желаешь. ( Садится. ) В мои годы знают, что жизнь ужасна. Но если мир полон зла, зачем его множить?

К а л и г у л а. Тебе этого не понять. Да и не всё ли равно? Я чувствую, что во мне поселились какие-то безымянные существа. Как мне с ними справиться? ( Поворачивается к ней .) Цезония! Мне было известно, что существует отчаяние, но я никогда не представлял, что это такое. Как и все, я думал, что это – болезнь души. Оказывается, больше всего страдает тело. Стынет кожа, теснит грудь, болят руки и ноги, ломит голову, тошнит… А самое ужасное: горечь во рту – запах крови, смерти, лихорадки, всего вместе… Стоит шевельнуть языком, как в глазах темнеет, и мир становится омерзительным. Как тяжело, как горько быть человеком!

Ц е з о н и я. Усни! Усни, оставь всё, как есть, не ломай себе голову. Я буду стеречь твой сон. А проснувшись, ты вновь обретёшь вкус к жизни и воспользуешься своей властью, чтобы любить тех, кто этого ещё достоин…

К а л и г у л а. Но для этого нужен сон, бегство. Это невозможно.

Ц е з о н и я. Так всегда считают, когда достигают пределов усталости. А со временем находят в себе силу…

К а л и г у л а. Но ведь надо знать, зачем она! Что толку с моей силы, на что мне величайшая власть, если я не могу изменить существующий порядок вещей, если я не способен заставить солнце заходить на востоке, прекратить страдания и дать людям бессмертие? Какая разница, Цезония, спать или бодрствовать, если я всё равно не в силах изменить мир?

Ц е з о н и я. Но это значит равнять себя с богами. Есть ли безумие хуже?

К а л и г у л а. Ты тоже думаешь, что я – сумасшедший. При чём здесь боги? То, чего я хочу, выше богов. Я хочу царство, в котором царит невозможное.

Ц е з о н и я. Нет, Калигула, тебе никогда не сделать небо – землёй, прекрасное – уродливым, а человеческое сердце – бесчувственным!

К а л и г у л а ( с нарастающим возбуждением ). Я смешаю небо с землёй, прекрасное с уродливым, смех со страданием!

Ц е з о н и я ( поднимается, умоляющим голосом ). Всегда были, есть и будут добро и зло, величие и низость, справедливость и несправедливость! Этого не изменить!

К а л и г у л а ( та же игра ). А я изменю! Рим получит от меня в подарок равенство. И когда всё уравняется со всем, когда невозможное посетит землю, а луна окажется в моих руках, тогда я изменюсь сам и мир вместе со мной – и тогда, наконец, люди перестанут умирать и обретут счастье.

Ц е з о н и я ( кричит ). Ты не сможешь уничтожить любовь!

К а л и г у л а ( смеется, яростно ). Любовь, Цезония, любовь! ( Хватает её за плечи и трясёт. ) Я понял: любовь – ничто. Зато другое имеет значение: государственная казна… Всё остальное – после неё. О! Наконец-то я начинаю жить! Жить, Цезония, жить… а жизнь и любовь – противоположности. Это говорю тебе я, Калигула, и приглашаю тебя на бесконечный праздник, на всеобщий судебный процесс, на огромный спектакль. Мне необходимы люди: жертвы, виновные, зрители. ( Он подбегает к гонгу и принимается бить в него двойными ударами. ) Введите виновных! Мне нужны виновные! ( По-прежнему бьёт в гонг. ) Введите осуждённых на смерть! И публику, мне нужна публика. Судьи, свидетели, подсудимые! Ах, Цезония, я покажу им то, чего они никогда не видели, я покажу им единственного свободного человека в Римской империи.

Под звуки гонга дворец постепенно наполняется шумом, который приближается. Голоса, лязг оружия, топот шагов. Калигула смеётся и продолжает бить в гонг. Появляются и тут же исчезают стражники. Удары гонга.

К а л и г у л а. Цезония! Ты будешь мне повиноваться! И помогать. Поклянись, что будешь помогать!

Ц е з о н и я ( растерянно, в промежутках между ударами гонга ). Зачем мне клясться, если я люблю тебя?

К а л и г у л а ( та же игра ). Ты будешь делать всё, что я прикажу!