Ильдар Аубакиров - Парад обреченных

– С новосельем! ― засуетилась соседка, вручая Вере какой-то пакет из-под косметики. Сосед вежливо пожал мне руку, хотя по нему было видно, что чистая одежда жжет его хуже огня. От него даже почти не пахло перегаром ― настолько, насколько это возможно для алкоголика с десятилетним стажем.

– Да что ж мы стоим, вы проходите! ― позвала Вера. ― У нас уже все накрыто.

Я, не прекращая таращиться, как идиот, пропустил гостей на кухню. Там уже и правда все было готово: что-что, а готовить Вера любила и умела. В воздухе висела какая-то легкая неловкость ― трудно объяснить, что это было: то ли соседи стыдились чистой и ухоженной квартиры, то ли хозяева стыдились, что затащили их сюда.

– Давайте есть! ― вдруг прервала молчание Вера.

– Какой салатик вкусный, ― протараторила соседка, накладывая себе побольше. ― А помидор пробовала добавлять?

– Ой, я попробую обязательно. А вы готовить любите? ― обрадовалась Вера.

– Я тебе такой рецепт расскажу сейчас…

Разговаривали долго и обо всем. Женщины (почему-то больше не хотелось разграничивать их на бабу и девушку) о кулинарии, хозяйстве, детях. Мужчины ― об автомобилях, хоккее, а уж про политику говорили с удовольствием все четверо. Я сидел, слушал и не верил, что вот эти люди живут в дрянной берлоге с облезшими стенами.

― Пойдем, покурим, ― позвал сосед.

Мы вышли на балкон, и сосед затянулся дешевой сигаретой. На улице было совсем темно, но даже в свете луны было видно, что его глаза ― маленькие, пристыженные, как у мопса ― блестят.

– Я Гальку такой счастливой, поди, лет двадцать не видел, ― проговорил он, старательно не глядя мне в глаза. ― Она ж у меня по гостям не ходит, все дома, то стряпает, то убирает ― да на все рук-то не хватает, а еще я, алкаш безработный.… И чего она еще не бросила меня?

– Валентин Павлович, вы что, ― смутился я.

– Валентин Павлович, ― усмехнулся сосед. ― Я уж и забыл, когда меня последний раз так называли. А Вера у тебя хорошая, ты береги ее.

– Хорошая, ― вздохом подтвердил я. Я присел на хлипкую табуретку, убранную на балкон от греха подальше.

– У вас если начнется, ну это.… Как у нас с Галькой, ― всхлипнул сосед. ― Вы постарайтесь не собачиться. Хоть вы людьми останьтесь. А то сам видишь, ― живем как свиньи, как тараканы какие. А все водка эта.… И видеть ее не могу, и без нее не могу, понимаешь? Руки дрожат, башка болит, думаешь, ну зачем тебе это надо? И все равно пьешь и пьешь как проклятый… Ты, не пей, не пей, парень, скотом не становись…

Сосед, уже не сдерживаясь, плакал. По его синим, небритым щекам текли крупные слезы, оставляя дорожки на грязном, плохо умытом лице.

– Я же когда-то на заводе работал. Меня весь район уважал, приходили к дяде Вале, кому починить чего, кому выточить, кому подлатать.… И Галька тогда красивая была, не то, что сейчас. Ты бы видел ее тогда – коса до пояса, румяная, веселая. Как же так вышло-то, Господи…

Я смущенно похлопал мужика по плечу. Тот всхлипнул, совсем как ребенок, и утер слезы.

– Ты прости меня, дурака, что-то я совсем поник. Пошли, дамы нас заждались нас.

Соседка сидела за столом рядом с Верой. Едва мужчины зашли, она шмыгнула носом и суетливо засобиралась.

– Спасибо, что пригласили! Вера, про рецепт не забудь!

– Не забуду, Галина Николаевна!

– Ну, ты хоть до свидания-то скажи, ― подтолкнула соседка мужа ― беззлобно и даже с какой-то доброй укоризной.

– Пока, ― сосед пожал парню руку. Дверь закрылась.

– Представляешь, а Галина Николаевна в театральном училась, ― тихо сказала Вера, приобняв меня.

Я ничего не ответил. Только поцеловал ее ― так крепко, как только мог.

Быть в этом мире, порою, словно ощущать себя едущим в трамвае. Ты прикипаешь, привыкаешь к некоторым людям, не хочешь с ними расставаться, но они пассажиры и рано или поздно им приходит время, сходить на своей остановке, встречать там своих людей и ты осознаёшь, что никогда больше с ними не увидишься, это поселяет в душе глубокую грусть. И происходит это так незаметно: общаешься с человеком как со своим в доску, ловишь кайф, сидишь до утра, делишься любой мелочью, ощущаешь взаимность. И однажды наступает момент, когда улетучивается то эмоциональное единение, что было между вами. Вы отдаляетесь, реже контактируете и в итоге он сходит на своей остановке, а ты едешь дальше, гадая, кто же доедет с тобой до конечной и зашёл ли такой человек в трамвай вообще.

И вот так все мы друг для друга пассажиры трамвая, как и сами для себя с одной разницей, что мы то точно едем до конечной. Вообще, этот поиск своих людей и расход с теми, с кем не вышло крепких контактов, всё это не является чем-то плохим, но мы грустим, в нашей культуре нет понимания, что это лишь часть нашего бытия как жизнь и смерть и стоит относиться к этому как к данности.