Роберт Шеррифф: Конец пути

Рали: О чем ты?

Стэнхоуп: Что ты говорил Гибберту?

Рали: Гибберту? Ничего.

Стэнхоуп: Не лги!

Рали: (встает) Я не лгу! Зачем мне лгать?

Стэнхоуп: Тогда почему ты не спустился на ужин, если я велел тебе?

Рали: Я… мне не хотелось есть. У меня болела голова, а наверху прохладнее…

Стэнхоуп: Ты хоть понимаешь, что своим отсутствием ты оскорбил Троттера и Гибберта?

Рали: Я же не хотел этого!

Стэнхоуп: Но ты оскорбил и, надеюсь, теперь это понимаешь?

(Рали ничего не отвечает. Он пытается понять, почему Стэнхоуп в бешенстве, а Стэнхоуп уже не в силах сдерживать себя) .

Стэнхоуп: (громко) Я повторяю — теперь ты понимаешь, а?

Рали: Да, и я прошу прощения.

Стэнхоуп: Мои офицеры держатся вместе, и я не потерплю никаких выскочек.

Рали: Я поговорю с Троттером и Гиббертом. Я не думал… (Стэнхоуп поднимает руку с сигарой. Рука его так сильно дрожит, что ему едва удается взять сигару в рот. Рали с ужасом смотрит на Стэнхоупа) .

Стэнхоуп: Что ты так пялишься?

Рали: (опуская голову) Ничего.

Стэнхоуп: Со мной что-нибудь не так?

Рали: Нет. (Колеблется мгновение, но потом говорит срывающимся голосом) Денис, мне очень жаль, если мое появление в твоей роте неприятно тебе.

Стэнхоуп: О чем это ты?

Рали: Я же вижу, что тебе неприятно мое присутствие.

Стэнхоуп: Мне неприятно твое присутствие?

Рали: С тех пор, как я появился…

Стэнхоуп: Не понимаю, что ты несешь? А вот то, что ты набитый дурак, мне действительно неприятно. (Пауза) . Ешь лучше. Пока все не остыло.

Рали: Спасибо, я не голоден.

Стэнхоуп: Боже ж ты мой! Ты можешь сесть и поесть, как мужчина?

Рали: Я не могу есть, извини.

Стэнхоуп: (кричит) Ты будешь жрать наконец?!!

Рали: Господи! Да как ты не понимаешь? Я не могу сесть за стол и спокойно есть… (голос его чуть не срывается) когда… когда Осборн лежит там. (Стэнхоуп медленно поднимается. Глаза его широко раскрыты; он говорит, задыхаясь, срывающимся голосом)

Стэнхоуп: Да ты что?! Ах ты, свинья паршивая! Значит, ты думаешь, что только тебе не все равно?!

Рали: Но ведь вы же можете сидеть здесь и пить шампанское, и курить сигары и…

Стэнхоуп: Да Осборн был один-единственный человек, кому я мог доверять, мой лучший друг; единственный, с кем я мог говорить как мужчина с мужчиной, кто все понимал; и ты думаешь, что мне все равно?!

Рали: Так как же тогда вы можете…?

Стэнхоуп: Чтобы забыть, идиот, чтобы забыть!! Понимаешь?

Рали: Прости меня, Денис. Я… я этого не понял. (Стэнхоуп не отвечает) Ты не представляешь себе, как я…

Стэнхоуп: Уйди, пожалуйста, оставь меня в покое.

Рали: Может, я мог бы… (Стэнхоуп дико кричит на Рали)

Стэнхоуп: Убирайся вон!! Слышишь? Ради Бога, убирайся. (Рали уходит в свой блиндаж, а Стэнхоуп остается один. Снаружи осветительные ракеты прорезают темноту. Вдали слышен несмолкающий гул орудий)

Занавес

Перед рассветом. Свечи уже погасли. В блиндаже темно, и только отблеск осветительных ракет слегка освещает его. Вдали по-прежнему слышен гул орудий.

В темноте появляется фигура человека. Он ощупью направляется к столу, чиркает спичкой и зажигает свечу. Это Мейсон. Он сначала привыкает к свету, а потом поворачивается к койке Стэнхоупа. Стэнхоуп лежит, свернувшись, на койке под плотно подоткнутым одеялом.

Мейсон: (тихо) Сэр… (Стэнхоуп не шевелится. Мейсон осторожно трясет его за коленку)

Мейсон: (чуть громче) Сэр…

Стэнхоуп: Что? (Пауза) Это вы, Мейсон?

Мейсон: Половина шестого, сэр.

Стэнхоуп: Да, да, конечно. (Приподнимается на локте) Я почти не спал. Все время просыпался. Здесь ужасно холодно.

Мейсон: Да, сэр, это самый холодный блиндаж. Я заварил чаю, сэр.

Стэнхоуп: Прекрасно. Принесите его сюда, Мейсон.

Мейсон: Слушаюсь, сэр.

Стэнхоуп: И другим офицерам тоже — заодно разбудите их.

Мейсон: Так точно, сэр. (Мейсон уходит к себе. Стэнхоуп с трудом встает с койки, ежится от холода и начинает медленно натягивать на себя все обмундирование. Из своего блиндажа выходит Троттер, намыливая щеки для бритья. За исключением воротничка, на нем уже вся форма.)