Сергей Лаврентьев - Красный вестерн

В тридцатые годы иностранных картин на экранах СССР становилось все меньше. Но кинематографистам, а главное, начальству кое-что показывали. Фильмы давали посольства. Или – фирма AMO, которая занималась экспортом советских лент за границу. В открытом в 1931 году кинотеатре «Ударник» устраивались специальные ночные просмотры.

Советско-американские дипломатические отношения были установлены в 1933 году. Резонно предположить, что американцы предоставили Москве копию нового фильма своего классика, зная любовь Сталина к кино и желая сделать жест навстречу новому партнеру.

В 1948 году на базе захваченного в Берлине Рейхс – фильмархива в Подмосковье был создан Госфильмофонд СССР. Вся документация о фильмах, посылаемых на высочайший просмотр, до сих пор хранится в нашем киноархиве. Даже беглого взгляда на формуляры достаточно, чтобы понять – вестернам Вождь народов отдавал особое предпочтение. Причем, любовь эта проснулась в Сталине не в конце сороковых. В тридцатых годах его страсть к кинематографу обслуживала фильмобаза Кинокомитета, находившаяся в том же поселке Белые Столбы, которому после войны будет уготована честь принять одну из богатейших киносокровищниц планеты. Так что, изначальная расположенность вождя к ковбойским лентам зафиксирована документально.

В своих воспоминаниях Ромм упоминает руководящего товарища, изъявившего пожелание сделать советскую версию «Потерянного патруля». Имени партийного бонзы Михаил Ильич не называл, а в устных беседах уверял, что то был не Сталин, а Ворошилов. Что ж, вполне возможно, идея «исправить империалистическую картину», заменив британских колонизаторов советскими пограничниками пришла в «светлую голову» Климента Ефремовича, но, безусловно, лишь одобрение Сталиным фильма «Тринадцать» открыло Ромму путь к вершинам официального признания.

Смотреть «Ленина в Октябре» нынче невозможно. Фильм же «Тринадцать» глядится в высшей степени занятно. Пропагандистская его сущность не столь обнажена. Мальчишки тридцатых и мальчишки семидесятых видели на экране лихую историю про «наших» и «врагов». «Наши» замечательны и самоотверженны. «Враги» коварны и жестоки. Нигде не говорится про партию, советскую власть и «проклятый царизм».

В фильме не говорится. Но за стенами кинотеатра – только об этом и слышно. И получается, что кинокартина переводит казенный язык пропаганды в образный язык художественных образов. Пройдут годы. Мальчишки повзрослеют, многое забудется, а ощущение лихого посвиста красноармейских пуль, настигающих врагов, останется в их душах навсегда.

Происходит это оттого, что, подобно Джону Форду, использующему классическую ситуацию вестерна в рассказе о маленьком воинском отряде, затерявшемся в песках Месопотамии, Михаил Ромм обряжает ковбоев в красноармейскую форму, а индейцев, опять-таки в полном соответствии со структурой жанра, делает практически невидимыми до самого финала.

Самое, однако, удивительное заключается в том, что в эпоху борьбы с «формализмом» советского кино двадцатых годов Ромм создает фильм, который своим успехом и у зрителей, и у самых ярых борцов за простоту и понятность обязан прежде всего обращением к проклинаемому «формализму».

Более того, именно язык монтажного кинематографа двадцатых годов позволяет считать «Тринадцать» едва ли не самым классическим вестерном под красным знаменем.

Ведь вестерн – это всегда – огромные, пустые пространства, по которым гарцуют всадники. Кадр в вестерне должен быть графически чист. Прерия. Лошадь. Всадник. Одинокий дом. Женщина у порога. Ничего лишнего, никакой мельтешни. Только тогда сработает финальная атака, столкновение множества людей и лошадей – та самая «конская опера», которой еще любят именовать ковбойский фильм.

Юные советские киногении двадцатых очищали кадры своих великих лент, борясь с «буржуазным кинематографом царской России». Михаил Ромм в «Тринадцати» следует заветам Кулешова и Эйзенштейна и создает экранное пространство, на котором любые идеологические разговоры кажутся ненужными. Оно само свидетельствует в пользу тех, кого режиссер обозначил, как «наших».

Море песка. Бездонное небо. Тринадцать всадников. Заброшенная гробница… На пятом году звукового кинематографа Ромм снимает так, будто техническое новшество может лишь повредить. На самом деле звуковая лента «Тринадцать» выглядит более немой, чем «Пышка», снятая в 1934 году без звука.