Наталья Казьмина - О театре, о жизни, о себе. Впечатления, размышления, раздумья. Том 1. 2001–2007

У Л. Каневского в «Рабе» две роли. Разницу – почти раки съели: только разный тембр голоса, а пластика майора Томина. М.б., он просто плохой артист?

Жаль, что Семеновский не воспользовался моим планом. Этот разговор мог бы получиться интересным. Жанр – «Школы злословия». Конечно, Ю. Богомолов ( редактор отдела культуры газеты «Известия» в 1998–2004 гг. ) потребовал бы свой %, но мы, как все нормальные евреи, ему бы отказали – как он вечно отказывается в «Известиях» печатать любое опровержение.

«Люсьетт Готье, или Стреляй сразу!» (по пьесе Ж. Фейдо), реж. А. Морфов, Театр Калягина.

Пустяк пустяка. Несмешная, пошлая комедия положений. Зачем опять Морфов, уже проваливший, в общем, и «Дон Кихота» и «Убю»? Объясняется только дружбой этой троицы, где третьим – Додик Смелянский. Хороши и пластичны молодые ребята: Р. Иксанов, А. Осипов, Ю. Буторин, Г. Старостин и Валерий Панков, ну, и конечно, В. Скворцов.

Только совершенно непонятно, почему герой Скворцова, попавший в положение героя «Соломенной шляпки», никак не может порвать с возлюбленной, кабаретной дивой. Потому что Н. Благих сыграть любовь, красоту и обаяние не способна: дико неприятный голос, что-то мордюковское, просторечное, говорок. Она, как ясно к финалу, вообще играет не то, что надо. А надо бы играть наркотическое опьянение актрисы игрой, тогда будет понятен последний возглас Скворцова: я устал.

Кабаретная дива в мечтах видит себя оперной или, на худой конец, опереточной примадонной, т. е. серьезной артисткой, поэтому представляет себя то дамой с камелиями, то кем-то еще. А герою хочется нормального счастья. Но тогда его невесту нельзя было делать девицей, похожей на садистку в коже из борделя. Нелогичны в спектакле даже две соседние сцены. И вопрос «зачем?» мучает постоянно. А могло бы быть очаровательное зрелище, воспевающее игру, театр как таковой. Вместо этого плохой перевод: «Что-нибудь из вашего солененького репертуара», «принц поцеловал лягушку прямо в рот» – фу, гадость.

«Игра снов» (по пьесе А. Стриндберга), реж. Г. Дитятковский. Там же.

Обруганный всеми спектакль. В сущности, правильно. Потому что замысел определенен и хорош, но Гриша не должен был соглашаться на «здесь и сейчас» – этоне могло получиться в этомтеатре.

Мальчишки в маленьких, бессловесных ролях хороши и чувствуют стиль (а он, как всегда у Гриши, есть), но это не меняет сути. Опять – опереточная Н. Благих. А у нее важный монолог в начале. Пьеса порезана очень, но понятно зачем. Образ жизни как воспоминания в картинках: посередине сцену перерезает, будто рамка кадра, она сужается, разъезжается, концентрируя нас на определенном эпизоде. Подбор их подчинен одной цели: дочь бога, сошедшая на землю, наблюдает людей, видит, как им тяжело и жалеет их. Но в этих мелочах, в этих героях (матери, которая прежде чем уйти совсем, хочет помирить детей, вечно влюбленного «майора», ожидающего свою возлюбленную-артистку) только одна главная мысль – надо жить и надо узнать, зачем жить. Но героиня, которую играют три актрисы (все плохие, неточные) не вызывает доверия. Положение переламывает А. Осипов в роли писателя, почти карикатурного образа. Хотя пафос снижается. Он объясняет жене, что у нее есть долг (он и дети, дом), а она рассуждает о другом, более серьезном предназначении. В общем, как всегда, Гриша (видимо, все-таки сентиментален) пытается говорить о высоком, опять под шум прибоя, но получается поучительная сказка. Не более того.

26 октября

Мы все-таки выпустили книжку М. Туманишвили( речь идет об издании «Введения в режиссуру», редактор-составитель которого Н. Казьмина ). Презентация на «Лестнице» у Васильева на Поварской получилась домашней и приятной. Толя сказал хорошо и немного печально, а закончил «шуткой»: «Вот такие мы, дети коммунистов».

В этот же день скончались Л. Филатов и Э. Климов. Это жизнь. Кажется, она обезлюдеет на глазах. Уходят косяком. А может, за 47 лет столько связей и знакомств, что начинаешь замечать смерти. В двадцать пять казалось, что не умирает никто. Когда у человека появляются воспоминания и потери, значит, пришла старость. Я как-то остро это ощущаю.

Впрочем, первая мысль о старости, первый «кризис среднего возраста» со мной случился в 39 лет. Почему? Я страшно маялась и впадала в уныние. В сорок стало совсем плохо. Казалось, жизнь кончена и надо складывать крылышки. Да и жизнь пошла странная: было непонятно, зачем, для кого и как работать. Потом как-то себя успокоила (хотя это относительное успокоение), что надо работать на будущее – что называется, для потомков. Смешно!