Владимир Рецептер - Булгаковиада

Сперва не могли вспомнить, с кого началось…

Ни Юрский, на Басик, ни Кочерга…

И Р. ломал голову… Никак…

Память подводит, когда повтор становится ритуалом.

С кого же начался ритуал?..

Стали рассуждать вместе и порознь: Изиль Заблудовский, зав. костюмерным Татьяна Руданова, главный машинист сцены, заслуженный работник культуры Велимеев Адиль…

Большинство считало – с Паши Панкова, но двое называли Ефима Захаровича Копеляна…

Логика была такова: «Мольер» вышел в 1973-м, Юрский уехал в Москву в конце 1977-го и до последних дней в Ленинграде «Мольера» играл. Не могло же быть, чтобы декорация идущего спектакля пошла на другой…

– Неэтично, – сказала Таня…

Событие было настолько катастрофическим, что логику никто не искал, а этика была одна: сделать для него все, что только возможно…

Растерянный Гога так и сказал Кочергину:

– Сделайте что-нибудь…

И Эдик вспомнил, как, уезжая в санаторий, Копелян бросил ему в актерской раздевалке:

– Ну держись, работай!..

Как будто прощался… Как будто было предчувствие…

Для Р. началось со звонка Гриши Гая, который глухим голосом без всяких подъездов сказал: «Умер Фима». Было 6 марта 1975 года.

Р. сказал свое «не может быть» и, связанный с Гаем тяжелой паузой, увидел первую встречу, и вторую…

Когда при знакомстве с театром показывал худсовету сцены из «Гамлета», обратился к Копеляну как к первому артисту, сказал лично ему: «Старый друг», – а тот хмыкнул в знаменитые усы…

Потом – «Синьор Морио пишет комедию», и Р. поражается, как мощно думает Копелян на авансцене, как плавятся темные глаза в жару воображения…

«Автор, автор, и впрямь сочинитель, а не актер», – подумалось ему…

Однажды Р. взял газетный портретик на телепрограммке, зашел в гримерку через две двери от своей, сказал в полушутку:

– Подпишите, Ефим Захарович.

Все помнили, как Кира Лавров беззаконно затесался в массовку в «Традиционном сборе», подошел к Фиме за автографом, а тот чуть не упал со смеху на сцене. Копелян газетный свой портретик взял, надписал, и получилось серьезно, память на всю жизнь. По щедрости душевной он отметил талант молодого артиста и – по ошибке – ум его, что, разумеется, льстило самолюбию, но, главное, убеждало в сердечном расположении самого Копеляна, а уж этим можно было гордиться, не задумываясь о наличии отмеченных качеств…

В «Карьере Артуро Уи» Копелян – Эрнесто Рома, а Р. – Инна, его правая рука, оба предчувствуют смерть, оба падают, расстрелянные штурмовиками в железном гараже…

В «Трех сестрах» – однополчане, мечтатели, офицеры, он – Вершинин, Р. – Тузенбах, споры о будущем, пожар, его расставанье с Машей, моя смерть…

Его смерть…

Кочергин до сих пор уверен, что виноват театральный доктор, лечил от желудка, отправлял дважды глотать кишку, а был инфаркт…

Ни «Дюн», ни «Белых ночей» еще не построили, несколько домишек в «Мельничных ручьях» – весь санаторий…

К нему приехала Люся, привезла вкусненького, позвала домой:

– Поедем, Фима, поживешь на даче, с человеком, с собакой…

У них был фокстерьер по кличке Пеле, веселый мальчик, прыгучий, любил Фиму больше всех, лизал в усы, глаза, уши…

– Нет уж, я тут доживу свой срок, – опять странная фраза…

Проводил Люсю до станции, пошел обратно… Плохо…

Пока вызывали врача, пока что…

Привезли мертвого на Бассейную, в первой комнате ходили, говорили, Люся упала в другой, Пеле забился под кровать, дрожал…

После Фимы прожил еще пару лет…

Копелян пришел в БДТ как раз в том году, «мольеровском»… В книжке о театре издания 1939 года сказано: «Копелян Ефим Зиновьевич – артист. Поступил в 1931 г. Швейцар, 1-й носильщик – “Человек с портфелем”, Мальчик, Слуга в гостинице – “Слуга двух господ”» и т. д.

В книгах того времени много ошибок и опечаток. Мы знали его не как Зиновьевича, а как Захаровича. А потом, когда прославился в десятках фильмов и озвучил народный сериал «Семнадцать мгновений весны», стали, любя, называть Ефимом Закадровичем…

Александра Павловна Люш сказала о начале 30-х:

– О нем шутили тогда: «У нас один армянин в театре, и тот – еврей!..»

Однажды, пробегая мимо Монахова, Фима сказал ему «Здрасьте!» и сделал ручкой «Привет»…

Монахов, как громом пораженный, остановился, низким голосом оскорбленного короля спросил:

– Это вы мне сделали ручкой?..

Теперь, как громом пораженный, застрял у стены Копелян.