Нильс Торсен - Меланхолия гения. Ларс фон Триер. Жизнь, фильмы, фобии

Работа над сценарием продвигалась не так, как обычно. Сцены следовали одна за другой без всякой высшей мысли, кадры выстраивались без всякой драматургической подоплеки, просто как ряд идей. Когда подошло время кастингов, режиссер так и не смог заставить себя выйти к актерам, прилетевшим из Англии. Он бросил на них быстрый взгляд и ушел домой рыдать. Один из них приехал аж из США, и как он говорит: «Тогда вообще было сложно представить, что из этого в результате получится фильм».

Во время съемок в Германии Триера не узнавало даже ближайшее окружение. «Я до сих пор поверить не могу, что он смог через это пройти и снял-таки этот фильм», – говорит его жена. Петер Ольбек тоже был потрясен: «Он был буйнопомешанный в то время, правда, я готов это утверждать. И то, что в результате все получилось, – это удивительно и прекрасно, потому что это действительно была борьба. У меня до сих пор в голове не укладывается, что можно накачиваться всеми возможными легальными наркотическими веществами, заливать это литрами алкоголя и снять все-таки фильм. Депрессия – это нелегко, и обычно ему становится легче, когда он приступает к съемкам. Но в те дни, когда они не снимали, он погружался в настоящий ад – кромешная тьма вокруг, страхи и заблуждения».

В то время не было ничего хуже выходных. В свободные от съемок дни Триер оставался в постели, не будучи в силах взять себя в руки и встать с кровати, чтобы съесть завтрак. К обеду он тоже этого сделать не успевал, так что дни в результате просто сливались в один.

– Сам съемочный процесс настолько структурирован, что там я еще как-то справлялся. Там ты знаешь, что во столько-то должен быть там-то, а потом сделать то-то и то-то. Так что на съемках я держался, не в последнюю очередь руководствуясь мыслью, что если я не могу снять фильм – то что я вообще тогда могу?

– Твои близкие удивляются, как ты вообще смог это сделать.

– Ну, можно сказать, что фильм удался благодаря тому, что во многих местах я просто закрывал глаза. Я не сам держал камеру, о чем до сих пор очень жалею, так что есть множество вещей, над которыми у меня не было стопроцентного контроля. Те правила, которые я сам для себя формулирую, обычно касаются ограничения контроля, – говорит он и начинает смеяться. – Но нехватка контроля в «Антихристе» правилами прописана не была…

Поэтому фильм, как он сам признается, имеет для него какой-то привкус.

– Я очень доволен монументальными кадрами и сценами, снятыми замедленной съемкой. Постпродакшн был довольно интересный. Звуком я горжусь. Но я, например, без симпатии отношусь к тому фотографическому стилю, которым сняты дневные сцены: он мне кажется слишком отполированным. Помнишь дерево, которое мы как-то видели с тобой в лесу? Которое росло в стволе другого дерева. Очень странно и одновременно с тем очень красиво – получается, что умершее дерево дает возможность живому расти. И все-таки оно так и не вошло в «Антихрист», и это моя, и только моя вина, потому что у меня просто-напросто не было сил. Черт, сколько же всего еще мы могли бы сделать. Сознание этого меня раздражает … бесконечно ! Мы могли бы склеить деревья вместе как-нибудь необычно, чтобы они просто стояли на фоне и были частью пейзажа. Да столько всего можно было бы сделать, особенно если не выпячивать это на первый план. Если бы еще краску захватить, могли бы выкрасить их в другие цвета.

«Антихрист» был принят как угодно, но не сдержанно. Были восхищенные возгласы, поднятые к небу глаза и покачивания головой. А также глубокое негодование.

– Я считаю, что это фильм, в котором бескомпромиссный эстет и бессовестный исследователь чувств впервые, может быть, слились воедино, – говорит Ким Скотте, кинокритик газеты «Политикен». – Смесь «Европы» и «Рассекая волны», с добавочной порцией ультражестокости. Потому что здесь есть герой-чудовище и религиозные масштабы «Рассекая волны», но в то же время в эстетике фильма прослеживаются едва ли не прямые цитаты из «Европы». С точки зрения чувств я был совершенно сбит с столку после просмотра, но я не сомневался в том, что только что был свидетелем большого творческого приложения сил.

Он рассказывает, что во время Каннской премьеры в зале издевательски смеялись и качали головами.

– Когда мы смотрели фильм, зрители его ненавидели . Они свистели и смеялись невпопад. Значительной части профессиональной публики показалось идиотизмом, когда лиса сказала вдруг: «Хаос правит всем». Они готовы были засудить тогда фильм просто потому, что им пришлось вдруг иметь дело с чем-то, выходящим за пределы обычных реалистических игровых рамок, в которых до этого держалось происходящее на экране.