Нильс Торсен - Меланхолия гения. Ларс фон Триер. Жизнь, фильмы, фобии

Когда мы возвращаемся обратно на террасу, я – с чашками, а режиссер без ничего, он на мгновение останавливается в дверях и весело запевает старую датскую песню: «Зелень – одеяние весны». С песней он подходит к столу, садится за него, берет свою чашку и кивает:

– Твое здоровье.

– Как ты сам считаешь, что именно ты сказал о женщинах в «Антихристе»?

– Я, наверное, обратил внимание на то, что между полами идет борьба , что они не только поддерживают и дополняют друг друга. Я абсолютно не сомневаюсь в том, что эта борьба имеет место. Хотя стриндберговская ненависть к женщинам и была истеричной, но все-таки она основана на реальных событиях.

– То есть, как и у лесного озера, где встречаются красота и страдание, в отношениях мужчины и женщины тоже идет борьба рядом с красотой?

– Да, да. Но я не говорю, что женщины вообще – это зло. Просто в этом фильме природа олицетворяет собой зло, а женщины в моем восприятии находятся ближе к природе. Еще там есть эпизод, в котором женщина, по всей видимости страдающая какой-то душевной болезнью, надевает сыну ботинки не на ту ногу. Это мне, пожалуй, сложнее всего представить: отношения мать – ребенок как борьба, в которой присутствует зло. Но вообще в любой материнской роли задействовано масштабное деструктивное мышление.

– А мужчина? Что ты думаешь о мужчине из «Антихриста»?

– Мужчина – дурак, как, собственно, и все мои мужские герои. Дурак, потому что ставит когнитивную терапию выше здравого смысла. Кроме того, он не верит, что в природе таится какое-то особенное зло. В то время как мир, между прочим, адски жесток: все курицы на полках в супермаркете умерщвлены путем опускания головы в жидкий кислород.

– Я предпочел бы этого не знать.

– Но это правда! – настаивает он со смешком. – Их подвешивают за ноги, голову опускают в жидкий кислород, там она замерзает, и они наконец перестают дергаться.

Бенте возвращается домой и просовывает голову в дверь террасы.

– Вы только подумайте, – весело говорит она, – когда вы приходили в прошлый раз, мела метель, а сегодня почти лето.

Надо признать, что ей хорошо удается скрывать свою злую натуру. С другой стороны, все они, женщины, такие. Она просто сияет, и я понимаю вдруг, что они с Ларсом как будто разделили между собой свет и темноту. Режиссер поеживается и резко смотрит по сторонам.

– Ну что, может, слишком холодно? – спрашивает он. – Идем внутрь, в кабинет?

Первое, что я там замечаю, – большой лист с фотографиями актеров для «Меланхолии», прислоненный к стене в углу. Среди других знаменитостей выглядывает обворожительное лицо Пенелопы Крус, на этот раз украшенное черной мушкетерской бородкой, заштрихованной вокруг надутых губ.

– Это ты забыл побрить Пенелопу?

– Я, – с удовольствием признается он. – Когда я это рисовал, мне казалось, что это ужасно смешно. Это и сейчас смешно! Хочешь, покажу тебе русскую?

Он усаживается за компьютер, открывает окно, и через полминуты на экране появляется грудастая девушка Бонда.

– По-моему, она немного меланхолично выглядит, – говорит он.

После чего он встает, вытаскивает на середину комнаты кресло-мешок, забирается на него и выпадает из разговора.

– Ахххх… – с наслаждением зевает он. – Так, теперь я тут полежу и подремлю немного. А ты заканчивай пока грязную свою работу.

Сам Ларс фон Триер заигрывал с мыслью о том, что его депрессия была своего рода повторением так называемого инфернального кризиса Августа Стриндберга, под воздействием которого тот стал алхимиком, сидел в Париже, пытался делать золото и «называл Данию фекальным адом», как говорит Триер.

– Я просто надеялся… ну не знаю, из своего-то кризиса он смог выйти писательством, – смеется он.

Работа над «Антихристом» вылилась в множество нелегких недель, и если бы психотерапевт, прописавший ему в свое время киносъемки, знал заранее, как близко его пациент познакомится с побочными эффектами, не факт, что лекарство вообще было бы выписано. Томас Гисласон участвовал в проекте с самого начала и прекрасно помнит, как зашел в гости к режиссеру на третий день написания сценария.

– Я пришел утром, и оказалось, что на тот момент он не спал уже два дня, пил и вообще чего только не делал, выглядя при этом чудовищно. Кроме того, его невроз навязчивых состояний приводит к тому, что в периоды повышенного творческого подъема его страх смерти умножается на миллиард, так что он вечно ощупывает воображаемые опухоли до ран. Когда я зашел к нему в тот раз, он едва не истекал кровью и вонял водкой. И тогда я сказал, что все это того не стоит.