Питер Акройд - Чарли Чаплин

В начале сентября Ханну Чаплин привезли из работного дома в Ламбетскую больницу. Все ее тело было покрыто гематомами. Кроме того, врачи предположили, что она больна сифилисом – в третьей стадии эта болезнь может поражать мозг. Правда, впоследствии диагноз не подтвердился. Через девять дней Ханну снова перевели, на этот раз в психиатрическую лечебницу Кейн-хилл в Саррее. Тамошние специалисты описывают ее поведение так: «Ведет себя очень странно – то кричит и ругается, то чрезвычайно ласкова. Неоднократно помещалась в палату с обитыми войлоком стенами вследствие внезапных вспышек агрессии – швыряла кружку в других пациентов. Кричит, поет, бессвязно разговаривает. Сегодня утром жалуется на голову, пребывает в подавленном состоянии, плачет – плохо соображает и не может предоставить достоверную информацию». Ханна спрашивала врачей, не умирает ли она. Говорила им, что послана на землю с небес. Затем заявила, что хочет покинуть этот мир.

В Вест-Норвуд приехали две медсестры, чтобы сообщить мальчикам о состоянии матери. Сидни доиграл футбольный матч, а потом заплакал. Чарльз не плакал, но стал винить мать в том, что она его предала. На самом деле Ханну поразило наследственное безумие.

Теперь ответственность за двух мальчиков должен был нести Чарльз Чаплин-старший. Сидни и Чарли посадили в фургон, принадлежавший Ламбетскому работному дому, куда их вновь перевели, и привезли на Кеннингтон-роуд, 287, где мистер Чаплин жил со своей любовницей Луизой, которая совсем не обрадовалась появлению нежеланных детей. Довольно часто, будучи в подпитии, она горько жаловалась, какие неудобства ей причиняет присутствие мальчиков. Особенно Луиза невзлюбила Сидни, который, впрочем, избегал ее, – его не было в доме с раннего утра до полуночи.

Карьера Чаплина-старшего близилась к закату. Популярность его падала, и по мере того, как число ангажементов уменьшалось, он все чаще утешал себя выпивкой. В те вечера, когда мистер Чаплин выступал, он мог быть милым и оживленным, а перед выходом из дома на концерт непременно выпивал стакан портвейна с шестью сырыми яйцами – по его словам, для голоса. Довольно часто Чаплин-старший весь день и вечер переходил из одного паба в другой – в районе им счету не было – и пытался утопить в спиртном свою тревогу и отчаяние. Младший сын все это видел – в будущем умение изображать пьяного принесет Чарли славу.

Такое времяпрепровождение Чаплина-старшего сильно раздражало Луизу, которая срывала зло на мальчиках. Как-то раз в субботу утром Чарльз вернулся домой из школы и обнаружил, что в квартире никого нет и есть совсем нечего. Он ждал, но никто так и не пришел. Отчаявшись, мальчик до самого вечера слонялся по окрестным рынкам. Денег у него не было. Чарли бродил по улицам до темноты, потом вернулся на Кеннингтон-парк-роуд, но свет в квартире не горел. Пройдя несколько ярдов до Кеннингтон-кросс, он сел на обочину тротуара и стал ждать. У двери паба White Hart два музыканта, один с аккордеоном, другой с кларнетом, играли песню «Жимолость и пчела» (The Honeysuckle and the Bee). Музыка настолько очаровала мальчика, что он перешел через дорогу, поближе к ним. Эту песенку Чаплин будет помнить всю жизнь.

Вернувшись, Чарли увидел Луизу, которая шла к дому. Женщина была пьяна и все время спотыкалась. Мальчик подождал, пока она закроет дверь, а затем проскользнул внутрь с кем-то из жильцов и поднялся на темную лестничную площадку. Луиза вышла и сказала, чтобы он убирался. Это не его дом. В другой раз полицейский сообщил, что видел Сидни и его младшего брата в три часа ночи – они спали у костра ночного сторожа. Такую жизнь приходилось вести маленькому Чарльзу.

12 ноября в дверь постучала Ханна Чаплин. Ее выпустили из Кейн-хилл, и она пришла забрать детей. Мать и сыновья поселились в маленькой квартирке за углом, на Метли-стрит. Ханна стала зарабатывать шитьем блузок. Запахи с консервной фабрики Хей-уорда, расположенной позади дома, смешивались с вонью расположенной по соседству скотобойни. Впрочем, жители Южного Лондона привыкли к таким запахам.

Хозяйка дома на Метли-стрит вспоминала: «Чарльз был хрупким ребенком с копной темных волос, бледным лицом и яркими голубыми глазами. Из тех, что я называю «маленький бесенок», – с утра до вечера на улице. Я помню, что он регулярно находил человека с шарманкой и танцевал под его музыку. Помогал заработать шарманщику и сам получал несколько медяков. Думаю, так он и начал превращаться в артиста. Чарли отдали в школу в Кеннингтоне, но он был ужасным прогульщиком».