Татьяна Москвина - Люблю и ненавижу

Героев картины окружает пустота – пустое небо, пустые аэровокзалы, «пустые города, пришедшие, увы, в упадок навсегда», и, кажется, длинная тонкая фигурка мечтательной Лары, небесной ласточки в красных сапожках, с трудом удерживается на поверхности недоброй земли. Чувствуя свою обреченность, она просит любви как лекарства от пустоты, от небытия; сиротским задыхающимся голоском поет знаменитую песню о том, что «Звать любовь не надо, явится нежданно»; сама себя морочит, чтобы поверить в счастье, которого нет и быть не может. Черный в белый горошек платок на голове у Лары и скромное золотое колечко с искусственным рубином у нее на пальце (ширпотреб семидесятых) вроде бы подчеркивают преемственность литвиновской героини по отношению к ее советским предшественницам. Но ее «старшие сестры» по кинематографу были куда сильнее укоренены во времени, в быту, в культурном контексте – Литвинова же выглядит Незнакомкой, Неизвестной, Девушкой Ниоткуда, явившейся в пейзаж культуры после больших катастроф. Собственно говоря, мы не знаем, что нам делать с Литвиновой. Вот на что она нам? Ее бы в шелка завернуть и на сцену «Мулен Руж», как Николь Кидман, ей бы буржуазные бриллианты навесить и в хорошей компании какие-нибудь наши «Восемь женщин» снять…размечтались. Смотрите на то, что есть – на Литвинову бедную, печальную, очеловеченную. Все равно в ней есть то неистребимое сияние, которое отличает настоящих звезд и преображает их – кстати сказать, часто неправильные – черты лица. Но тут уж не черты лица, а черти лица, ничего не попишешь – держит Литвинова картину властно и бесспорно.

Рядом с литвиновской Незнакомкой, с того света бортпроводницей, существует Знакомка, ее подруга Мышь, в превосходном исполнении Инги Стрелковой-Оболдиной. В этой коренастой, вечно недовольной девушке знакомо все, и все ее нехитрые душевные движения ясно отражаются в круглых цепких глазах. Взять хотя бы ту милую деталь, что при вынужденной остановке в гостинице, Мышь прячет сумку под подушку и ночью вскакивает, дабы пересчитать с трудом накопленную денежку. Живучая как сорняк, корыстная и завистливая, земная, даже земляная, Мышь на свой лад трогательна – и наивными хитростями, и глупеньким прагматизмом, и нелепой истерической любовью к командиру экипажа (Михаил Ефремов, на удивление, еще не потратил запас природного обаяния). Здесь убедительно сравнены два вида женской несчастливости, поправимый и непоправимый. Мыши еще может повезти, поскольку все, что она хочет, достижимо и есть на земле. Ларе повезти не может, ибо то, чего хочет она, находится за чертой земного опыта. Не научились еще земляне понимать друг друга без слов и заранее чувствовать, сколько нашим встречам отпущено времени.

В стилистике фильма я нахожу некоторое сходство с ранней картиной Киры Муратовой «Короткие встречи» с той немаловажной разницей, что у Муратовой всегда разработан не только первый план, но и второй, и третий (множество лиц, мелких происшествий, общий шум жизни), а в «Небо. Самолет. Девушка» написан и воплощен только первый план, и главные герои сильно, даже, по-моему, избыточно укрупнены. Но, возможно, пустота вместо шума жизни и обилие сверхкрупных планов– специальный художественный прием.

Насколько я могу судить, у фильма есть мораль, и заключается она в том, что, если женщина просит своего возлюбленного немедленно приехать – то надо вот именно немедленно приехать, поскольку это может быть не каприз взбалмошной натуры, а отчаянный крик обреченной души. Это правило всегда входило в кодекс чести порядочных людей, входит и сейчас. Остается только найти этих людей.

На премьере в Петербурге зал сначала тихо посмеивался забавностям литвиновских диалогов. Потом примолк. Потом стал подозрительно хлюпать носом. Ближе к концу понадобились платочки и салфетки для стыдливого утирания глаз. И немудрено – фильм так тонко укоряет мужчин и так умно льстит женщинам, что слезная дань неизбежна.

2003 г.

( О фильме «Благословите женщину» )

Действие новой картины Станислава Говорухина начинается в 1935-м году и заканчивается в конце пятидесятых. Красивая голая девушка купается в море и поет, и для полного счастья не хватает только того, кто и появляется на скалах – красавца военного, полюбившего героиню сразу на всю жизнь. Это в начале. Красивая, хорошо одетая вдова средних лет встречает средних лет красавца-инженера, прибывшего сделать ей предложение. Это в конце. Таким образом, фильм движется от счастья к счастью – с некоторыми испытаниями в середине. Это нормальное движение правильного советского фильма, как и Станислав Говорухин – правильный советский режиссер массовых зрелищ. Обсуждать художественные достоинства его новой картины гораздо менее интересно, чем задуматься над его системой ценностей, над его нравственным идеалом, сполна выраженным в этой работе. Дело-то нешуточное – режиссер, наконец, создал идеальную женщину, и женщины реальные могут теперь взглянуть на экран и сообразить, чего же они от нас хотят.