Брайан Крэнстон - Жизнь в ролях

Моя работа заключалась в погрузке и разгрузке фур. Бригадир называл работников исключительно по фамилии, то и дело выкрикивая:

– Гарсиа! Маквикар! Фицпатрик! Крэнстон!

Рабочая смена продолжалась десять часов, с 9:30 вечера до 8:00 утра, с получасовым перерывом на обед. Было нелегко, но зато мне платили по 14 долларов 50 центов в час, а в 1979 году это были очень хорошие деньги. Аренда нашей с Микки квартирки с двумя спальнями обходилась в 375 долларов в месяц, так что три дня работы покрывали эту сумму с лихвой. К тому же в Верноне легко можно было наняться на выходные, так что в будние дни я всегда мог принять участие в любых пробах на роль.

Но работа в самом деле была тяжелой. Все были злые, как черти, даже таймер. Когда я пихал в него свою карточку, чтобы отметиться, он прямо-таки выплевывал ее обратно. Я снова принимался осторожно заталкивать ее в устройство. В конце концов таймер срабатывал, издавая лающий звук – ААААРНТСЧ. И этот отвратительный звук означал, что очередной мой рабочий день в Верноне – точнее, рабочая ночь – началась. Уши тут же пронзал оглушительный вопль бригадира: «КРЭНСТОН! ВЗЯЛ ЭТОТ МЕШОК И ПОТАЩИЛ! БЫСТРО, БЫСТРО! ПОШЕЛ!»

Поначалу я с готовностью делал все, что мне приказывали, и даже больше. Мне казалось, что, если я буду работать лучше других, мне легче будет наняться в любое время, когда мне потребуются деньги. К тому же меня поддерживала мысль о том, что моя ночная, далеко не интеллектуальная работа дает мне возможность ходить на пробы.

Каждые два-три часа грузчики делали пятнадцатиминутный перерыв. Как-то раз во время такой передышки четверо постоянных работников, членов профсоюза (таких, как я, временных сотрудников, не входящих в профсоюз, называли чернорабочими), подошли ко мне. Они объяснили, что я работаю слишком старательно и слишком быстро и что мне нужно сбросить обороты. Я был изрядно смущен. Старший из визитеров подвел итог разговору, сказав:

– Черт тебя побери, это наше место. Ты должен снизить темп, или ты создашь нам проблемы. Мы пашем здесь каждый день, а такие типы, как ты, появляются всего несколько раз в месяц и все нам портят. Из-за вас хозяевам начинает казаться, что мы лодыри. Так не может продолжаться, ты понимаешь? Это не твоя вина, но ты действительно создаешь проблему. Поэтому сбавь темп. Ты меня понял?

Разумеется, я понял. И стал сдерживать себя, работая так, что мною были более или менее довольны и бригадир, и грузчики из профсоюза. Мне удалось найти золотую середину.

– Эй, Крэнстон, давай шевелись! – орал бригадир. Со временем я привык к его воплям и перестал всякий раз вздрагивать, услышав очередную его команду. – Кидай выше! Укладывай плотнее! Выше! Плотнее!

Хитрость состояла в том, чтобы при загрузке фуры использовать каждый квадратный дюйм пространства кузова. Именно там, в Верноне, я научился укладывать посуду в посудомоечную машину. До сих пор я делаю это собственными руками. Если будете у меня в гостях, не советую помогать мне в этом. Я все равно все переложу по-своему.

Кстати, многие актеры работали в «Роудвэй интернэшнл» чернорабочими – уж очень там хорошо платили. Помню, как-то раз я попал в одну бригаду с Энди Гарсией. Мы с ним почти не разговаривали, да и узнал-то я его случайно. Мы оба так устали, что нам было не до общения. Да и вид у нас был тот еще: на нас были грубые ботинки, подбитые гвоздями, джинсы, хлопчатобумажные фуфайки с капюшонами. Головы мы повязывали банданами, закрывая от пыли уши, рот и нос. Некоторые даже надевали пластмассовые очки, чтобы защитить глаза.

Думаю, если бы я не был твердо настроен стать актером, я бы всего этого не выдержал. Но я нисколько не сомневался в том, что правильно выбрал профессию, и потому колебаний не испытывал.

КРЭНСТОН! Когда бригадир выкрикивал мою фамилию, я кивком давал понять, что услышал его. Но я не позволял его голосу глубоко проникнуть в мое сознание. Я был занят тем, что твердил мной же придуманные мантры. В один прекрасный день я смогу назвать себя актером. Настоящим, профессиональным актером. Однажды это случится. Однажды. Однажды. Однажды.

Я мысленно представлял себе, как въезжаю на стоянку студии, как репетирую какую-то сложную сцену. Разумеется, при этом я не прекращал работу. Мне было холодно, на меня орали со всех сторон. Большинство из грузчиков ненавидели свою работу и, наверное, собственную жизнь. Было очень легко заразиться от них этим страшным, непередаваемым пессимизмом, этим отчаянием. Но я не позволял им проникнуть в мою душу. Этого нельзя было допустить. И у меня была точка опоры, которая позволяла мне этого избегать.